Между двух войн - Денис Чекалов

Толстый бегемот встречал нас у раззолоченных дверей. Жирные телеса слуги прикрывала лишь тога, крепившаяся на одном плече, ей следовало бы прикрывать их получше.

– Не знаю, сможет ли великий дервиш принять вас, – проговорил бегемот. – Он так истощен, да к тому же погружен в полуденную медитацию.

Не говоря ни слова, Франсуаз вынула из-за пояса круглую золотую монету и, протянув ее бегемоту, прижала ладонью к его отвисшему брюху.

Сделала она это так энергично, что чуть не прошибла гиппопотаму желудок. Затем отодвинула бегемота, слово то была дверь, и прошла мимо.

– Прости, приятель, – проговорил я лакею. – Тебе еще повезло. Она могла врезать и без монеты.

Изнутри минарет выглядел так, словно над ним потрудились скальные термиты. Глубокие щели прорезали его стены. Плиты пола покачивались, стоило наступить куда-нибудь, кроме как точно в их середину.

Один из залов, через которые мы проходили, когда-то был украшен мозаикой. По следам, оставшимся на сером цементе, я определил, что она изображает казнь последнего из принцев Карпашских. Значит, минарет был выстроен не далее чем пять лет назад.

Дервиш сидел в просторных покоях. Если в других помещениях и оставались какие-то предметы мебели, то здесь их не было вовсе. Единственное исключение составлял треугольный топчан, в точности повторяющий форму паланкина.

– Эти люди пришли просить вас о помощи, господин, – произнес слуга. – Они приехали издалека, чтобы повидать вас.

Гиппопотам не мог этого знать, поскольку мы не принесли с собою багажа с наклейками. По всей видимости, Франсуаз придала ему живости.

Правда, я не мог быть уверен – благодарить за это монету или удар в живот, поэтому чуть было не предложил поставить несколько экспериментов.

Глаза дервиша раскрылись. Они растворялись с трудом, словно были то тяжелые врата и вели они в совершенно иной мир, нежели тот, что окружал святого учителя.

– Вы хотели видеть меня? – спросил дервиш. Проговорил он это таким тоном, словно собирался добавить: «Ну вот, посмотрели, а теперь валите». Франсуаз положила мне руку на плечо.

– Мы приехали из Эль-Канары, – произнесла она. – Я – Мармеладия из семьи Джерада, мы купцы. А это мой брат, Хусейн.

Я энергично закивал головой, желая развеять все сомнения, если таковые окажутся.

Завершив процедуру представления, Франсуаз подошла к дервишу и уселась на его топчан с той бесцеремонностью, которая не подозревает о существовании приличий.

Дервиш отодвинулся. Никто не должен был устраиваться на его священном ложе, но святой учитель был слишком хорошо воспитан, чтобы делать замечания. Тем более что имел дело с иноземкой, не знающей его обы­чаев.

– Мой брат связался с демоном, – продолжала Фран­суаз.

Она подтолкнула дервиша локтем:

– Вы же знаете, как это бывает. Увидит парень красивую мордашку – и раз, его мозги проваливаются в штаны. Я-то тоже хороша, должна была с первого раза просечь, что это за штучка.

Франсуаз прищелкнула пальцами.

Я не мог не признать, что Франсуаз великолепно изображает богатую купчиху, какими они бывают на Пальновых берегах. В глазах дервиша читалось: «Если не от демона, то от сестрицы этого беднягу точно надо спасать».

– Короче, одно за другим, и вот он остался без души. Спрашивается, как вернуть ее назад?

Дервиш постарался принять позу медитации. В ней он чувствовал бы себя более комфортно, а в обществе Мармеладин это было ему необходимо. Но данное положение требовало всего топчана, и святому отцу пришлось отказаться от своей затеи.

– Вам необходимо просто попросить ее, – проговорил он.

Он обращался не к Франсуаз, а ко мне.

Люди воспитанные, обладающие врожденным аристократизмом, всегда безотчетно поступают так.

– Вы должны помнить, что душа принадлежит вам. Кому бы вы ее ни отдали, вы можете вернуть ее в любой момент. Вам надо только этого захотеть.

Франсуаз мрачно взглянула на меня, как смотрят на семейного оболтуса.

– В том-то и беда, – произнесла девушка, не оставляя у дервиша сомнений, что говорить с ним будет она. – Он-то хочет от нее избавиться, да силы воли ему не хватает. Только он базетку эту увидит, как все.

Франсуаз осуждающе поглядела на меня, уперев руку в бок.

Несколько мгновений дервиш хранил молчание. Затем он встал и подошел ко мне, не столько потому, что на самом деле ему этого хотелось, сколько желая отдалиться от купчихи Мармеладин.

– Чаще всего, – негромко проговорил святой учитель, – человек отдает душу демону добровольно. Если он не может ее вернуть, значит, на самом деле этого не хочет.

Он провел ладонью перед моим лицом.

– Да, – подтвердил дервиш. – У вас на самом деле не осталось души. Очень редко, – продолжал он, – демоны прибегают к астральным цепям, чтобы удержать человека. Разорвать такую связь невозможно без постороннего вмешательства…

Он повернулся, собираясь вернуться на свой топчан, увидел на нем Мармеладию и передумал.

– Я приглашаю вас остаться в минарете, – произнес он. – Уединение поможет вам понять, что мешает освободиться от демоницы. Ее кандалы или ваше нежелание.

Он остановился в нескольких шагах от купчихи.

– Седрик проводит вас в ваши комнаты. Они не настолько изысканны, как вы наверняка привыкли.

Последние фразы являлись предложением купчихе как можно скорее освободить его топчан. Франсуаз встала и с недовольной миной засеменила к выходу.

Вороная лошадь прокладывала себе путь по запруженным людьми и повозками улицам. Всадник почти не заботился о том, чтобы направлять ее. Животное, чья шкура во многих местах была помечена боевыми шрамами, само умело так шугануть зазевавшегося прохожего, что тот заполошно шарахался в сторону.

Человек, сидевший в седле, смотрел поверх людских голов, и казалось, будто от его пронзительных глаз не ускользает ни одно движение, ни одно лицо.

Люди толпились возле разбитого паланкина. Стоявшие сзади пытались протолкаться вперед, но передние их не пускали. Никто не хотел уступать другому место, откуда было все видно. Но стоило только Дорросу Бланко подъехать, как зеваки почтительно расступились при виде этой молчаливой фигуры на вороном коне.

Охотник за головами, прищурившись, окинул взгля­дом городскую улицу. Глаза его скользнули по белым перьям ибисов, испачканным кровью, по золотым шестам, вывороченным из паланкина дервиша, по цветочным лепесткам.

Взгляд его внезапно остановился там, где ничего не было. Доррос Бланке соскочил с коня и широкими шагами пересек улицу, свободно рассекая толпу. Доррос остановился и, приподняв руки, повел ими в воздухе.