Когда луна окрасится в алый - Анна Кей

Инари, сколько настораживало. Каково же истинное число последовавших за Озему призраков и ёкаев, если только против нее выступали их несметные количества?

Прежде став лисой и теперь вновь приняв облик человека, Генко едва не повалилась на землю, не сразу обретя равновесие, но это спасло ей жизнь. Покачнувшись, она избежала удара Озему, и впервые поблагодарила подкосившиеся ноги, хотя всегда считала, что ни при каких условиях нельзя терять осанку и стойкость.

Генко подхватила другое оружие – вакидзаси. Орудовать им было куда легче: короткий меч не оттягивал руку, и оставшиеся силы она могла вложить в парирование атак. Нагината все чаще и весомее обрушивалась на нее, и Генко уже не могла ответить однозначно: виновен в этом Озему с его мощью, или же она потеряла слишком много сил. Крики боли и исчезающие ауры богов выбивали воздух из груди, и все чаще она одергивала себя, заставляя сосредоточиться на собственной битве, а не пытаться понять, кто погиб.

Одна из ее кицунэ оказалась рядом, готовая оттащить Генко как можно дальше, но Озему не позволил. Он с холодной решимостью взмахнул нагинатой, намереваясь отсечь лисе голову, но та рухнула вниз и прыжком набросилась на бога, скаля зубы в угрожающем рычании.

– Нет!

Не успела. Генко не успела ее предупредить о том, что голыми руками Озему не взять, что он извратил саму свою суть. И в итоге крик Генко утонул в хриплом вопле боли, когда ее подчиненная впилась зубами в предплечье ками. Кровь хлынула ей в горло, сжигая изнутри. Генко в ужасе наблюдала за тем, как тьма расползается по шее, опускается ниже, достигает сердца и в то же время скользит выше, угольными линиями очерняя прежде красивое лицо.

Кицунэ беспомощно посмотрела на Генко, но вместо ожидаемой ненависти, вместо злости в глазах умирающей лисы была тихая радость и лишь немного – грусть. Она больше не кричала. Не могла, или же боль была столь сильной, что тело просто ее не выносило и потому не отображало, но до последнего тяжелого вздоха кицунэ неотрывно следила за своим генералом, и наименьшее, что Генко могла сделать в ответ, – это не отводить свой взгляд.

Удивительно, как Озему позволил этому произойти. С высоко поднятой головой, как император, даровавший последнюю милость, он ждал, пока кицунэ растворится, рассыпавшись пеплом, на который Озему тут же наступил.

– Жаль ее, – без капли сострадания в голосе произнес он. – У нее была сильная жемчужина.

Генко хотелось зареветь так, чтобы содрогнулись вершины гор, чтобы весь мир услышал о ее ненависти к этому ками, но она знала, что это было бесполезно. На пошатывающихся ногах она встала ровно, крепко сжимая в руке вакидзаси, и вскинула подбородок, с вызовом глядя на Озему. Пусть она умрет сегодня, но это произойдет на ее условиях, она сама выберет свою смерть и обязательно захватит его с собой, чего бы это ей ни стоило.

Сражаться было сложно. Озему буквально дышал энергией и мощью, потоки ки исходили от него равномерно и уверенно, пока Генко собирала свою силу, чтобы хотя бы достойно отбивать обрушивающиеся на нее удары. Чем бы ни отравил он свою кровь, с отрезанной рукой влияние этого яда не исчезло. Казалось, что не только благодать Инари, но и все силы ушли вместе с конечностью.

– Нет сил? – с издевкой спросил Озему, наблюдая за тем, как нетвердо стоит на ногах Генко.

– Твоя кровь… – Она изогнулась назад, принимая тяжелый удар нагинатой и едва не падая на спину.

– Ты же не думала, что принять в себя ки богов будет так легко? Владей я даже сотней Хоси-но-Тама, они бы не ужились в моем теле так просто. Но есть способ…

Превозмогая боль и напряжение в мышцах, Генко оттолкнула нагинату ровно настолько, чтобы успеть отскочить в сторону, когда лезвие глубоко вонзилось в землю. Ёкаи не потели, но сейчас ей казалось, что она взмокла от усилий и все равно не могла ничего достичь. Убить Озему? С каждой минутой это казалось все менее реальным. Она даже не способна как следует защищаться, об ответной атаке не могло быть и речи.

– Знаешь ли ты, что вода из Ёми способна даровать невиданные силы? В конце концов даже Идзанаги сбегал от порождений Царства Желтых вод, – начал Озему, так лениво вращая оружие, будто они с Генко устроили дружескую тренировку.

– Любой, кто хоть что-то выпьет или съест в Ёми, проклят остаться там навечно, – отрезала Генко, невольно бросая взгляд на закричавшую от боли оммёдзи. Над ней нависал они, а защищавшему ее каннуси никак не удавалось уничтожить демона.

– Да, не спорю, – кивнул тем временем Озему, на удивление позволяя Генко отвлечься. – Но только если ты сделаешь это на землях Ёми. Однако если забрать с собой дары Царства тьмы и поглотить их здесь…

Генко широко распахнула глаза, не веря в услышанное. Насколько ей было известно, лишь Карасу-тэнгу несколько раз прилетал в Ёми и беспрепятственно оттуда возвращался, но только потому, что всегда имел при себе плоды персика, сорванные в Такамагахаре и заменявшие ему пищу в мире мертвых. Никто и никогда не пытался унести хоть что-то из Царства тьмы, опасаясь подвергнуться скверне.

– Ты больше не ками, ты…

– Демон? – Озему рассмеялся жутким, пробирающим до костей смехом. – Нет, я теперь истинный бог, которому нет нужды выбирать только один мир и подчиняться правилам Небес. Я могу быть где угодно и кем угодно, я могу делать все, что пожелаю, но мне нужно больше силы! Мой дед, что сошелся с человеческой женщиной, лишил меня истинного могущества, дарованного Небесами, и оставил меня без должного уважения! Ты хоть знаешь, сколько презрения я видел за свою жизнь только потому, что во мне есть капля ничтожной людской крови? Я был рожден для большего!

Генко уклонилась от удара, кувырком уходя от выпада нагинатой. Раненая рука ударилась об острый камень – и тело пронзило настолько резкой болью, что потемнело в глазах и заложило уши. На совсем короткое мгновение она не ощущала ничего, кроме боли, которая заполонила ее всю без остатка, но этого хватило, чтобы скрыть появление нового человека на месте развернувшегося побоища.

Его не должно здесь быть!

Мысль билась в голове настойчиво и неуклонно, пока Генко вновь сбегала от Озему, отчаянно выискивая среди богов, людей и ёкаев Джуничи Ооту. Глупый старик должен был остаться в храме и вместе с мико возносить молитвы ками, поддерживая их силы. Но вместо этого тусклое сияние его ауры было здесь, в самой гуще сражений, среди крови и погибели, под криками вестников смерти демонов-ицумадэ.

– Довольно!

Все произошло одновременно.

Озему оказался за спиной Генко, занося нагинату для решающего удара. Даже ему, жаждущему не столько сражения, сколько удостовериться в том, что он сильнее генерала Инари, надоело гоняться за своей жертвой. Она не успевала обернуться, ощущая загривком дыхание смерти, но аура Ооты вдруг стала сильной, яркой, сияющей. Точно за спиной Генко. Каннуси истратил последнюю каплю благодати на то, чтобы защитить Генко. Резко обернувшись, она увидела, как лезвие нагинаты наискось рубит старое, дряхлое тело.

Сгорбленная фигура покачнулась, заваливаясь назад, и Генко бездумно отбросила вакидзаси, чтобы подхватить Джуничи-куна. Даже в смерти старик улыбался. Из раны текла кровь, смешанная с легким сиянием благословения ками, позволившего ему так быстро оказаться здесь, в самом центре хаоса.

– Успел… Это достойная смерть… – произнес он на последнем выдохе, с несвойственной ему отеческой мягкостью глядя на почитаемую им кицунэ.

Генко вскинула голову, боковым зрением замечая, что нагината поднялась для нового удара. Ярость всколыхнулась в Генко – за нее вновь отдали жизнь. У нее не было даже доли мгновения, чтобы оплакать уход старого друга в иной мир. Она жаждала броситься на Озему сломя голову, врезаться в него и повалить, чтобы избивать его кулаками, локтями и коленями, подобно людям в грубой пьяной драке.

Но этого не потребовалось.

Озему охнул, резко схватившись за грудь, как если бы пытался вырвать себе сердце. Он задыхался и не мог стоять на ногах, так что в итоге воткнул нагинату в землю и тяжело оперся на нее, и наконец Генко поняла, что случилось.

У них получилось. Они перекрыли источник силы Озему, и теперь он не мог черпать силы из реки, к которой был привязан.

Генко ощутила, как губы растянулись в жуткой, наверняка пугающей и злой улыбке. Мрачное, по-настоящему жестокое торжество всколыхнулось в ней, но сейчас Генко не могла отругать себя за эту безжалостность. Озему