Война патриотизмов: Пропаганда и массовые настроения в России периода крушения империи - Владислав Б. Аксенов

шла полным ходом, толпа стачечников, пришедших с заводов Барановского, окружила нашу фабрику, крича: «Долой французов! Довольно воевать!» Наши инженеры и директора хотели поговорить с пришедшими. Им ответили градом камней и револьверными выстрелами. Один инженер и три директора-француза были тяжело ранены. Подоспевшая в это время полиция скоро убедилась в своем бессилии. Тогда взвод жандармов кое-как пробрался через толпу и отправился за двумя пехотными полками, расквартированными в близлежащих казармах. Оба полка прибыли через несколько минут, но вместо того, чтобы выручать завод, они стали стрелять по полицейским[305].

Недоверие к союзникам было характерно не только для рабочих. В семье профессора Московского университета И. Т. Тарасова говорили, что на смену немецкого засилья может прийти засилье английское:

Говорят, после 19 ноября будут опять какие-то перемены. Во всех этих переменах играет огромную роль английский посол Бьюкенен, у которого шпионство над всеми до такой степени развито, что ему положительно все известно. За это наша придворная камарилья потребовала его удаления, но было отвечено, что другого подходящего лица нет… Тогда струсили и оставили его в покое. Теперь он стал еще более нахально совать нос, куда следует и не следует. Значит начало английского засилья вместо немецкого. Насколько оно будет лучше – не знаю.

Но все же главным олицетворением «темных сил» образованные слои общества считали не Бьюкенена, а Г. Распутина. Патриоты мыслили своим долгом отстранить этого человека от царской семьи, связывая с этим спасение и династии, и России. В декабре 1916 года славу патриотки снискала княгиня С. Н. Васильчикова, урожденная княжна Мещерская, на клочке бумаги написавшая императрице письмо, в котором советовала убрать Распутина и перестать вмешиваться в политику государства. Письмо являлось оскорбительным как по форме, так и по содержанию, в результате княгиня была выслана из столицы в свое имение в Новгородской губернии, а ее муж, в знак солидарности с супругой, вышел из Государственного совета и добровольно отправился в провинциальную ссылку. В письмах обывателей Васильчикова стала упоминаться как мученица. В дворянских кругах обсуждалась инициатива придворных дам написать императрице коллективное письмо в поддержку Васильчиковой, однако инициатива так и не была реализована. Почетный член Российской академии наук Н. С. Мальцов считал поступок Васильчиковой необдуманным и полагал, что он может привести к дурным последствиям: «Когда в политику вмешиваются дамы и вносят в нее отличающую их страстность, необдуманность и непрактичность, то это верный признак, что нас ожидает какая-нибудь катастрофа». При этом Мальцов отмечал, что в поддержку княгини собрано 200 подписей. «Много говорят о письме кн. Васильчиковой и все ее хвалят за гражданское мужество. Но все эти протесты мало влияют там, где следует, и не думаю, чтобы обыкновенными приемами можно было бы чего-нибудь добиться», – считал автор за подписью Лев в письме к княгине Л. В. Голицыной в Москву.

Очень скоро вслед за «обыкновенным приемом» последовал и прием «необыкновенный» – убийство Распутина 16 декабря 1916 года. Характерно, что, как будто в соответствии с теорией «самоосуществляющегося пророчества», слухи об убийстве Распутина предшествовали самому акту, они распространялись по Петрограду в начале декабря (правда, тогда предсказывали также убийство А. Вырубовой и императрицы). Многие обыватели склонны были рассматривать «казнь» Распутина как некий патриотический акт – выход из тупика и начало нового, здорового витка истории. Так, статс-дама Е. А. Нарышкина писала 23 декабря в Тамбов:

Совершившееся событие показывает нам, что мы не забыты Господом. Святое провидение в нашу жизнь входит с властной силой и пониманием того, что требует в данный момент родина. Мой чудный Царь, высокой, чистой души, не будет оставлен Господом.

«Должно сказать, что вообще убийство Распутина возбуждало решительно всеобщую радость. Я не видал еще никогда, чтобы убийство, во всяком случае, дело трагическое, возбуждало такую радость и – прямо сказать – сочувствие», – писал в дневнике Л. А. Тихомиров. Так же считала и дочь историка А. Сиверса Т. А. Аксакова-Сиверс, которая отмечала «революционный» характер предприятия и называла убийство «дворцовым переворотом» во имя спасения династии: «Многие расценивали убийство на Мойке, как первый революционный шаг – попытку вывести Россию – вернее царствующую династию – из тупика путем дворцового переворота»[306].

Впрочем, другие современники на это событие отреагировали скептически, предполагая, что «свято место пусто не бывает» и не один Распутин виновник того социально-политического и экономического кризиса, который разрастался в империи в 1916 году. Автор за подписью А. П. писал из Калуги бывшему министру внутренних дел А. Г. Булыгину 29 декабря 1916 года:

Конечно, хорошо, что одной темной личностью меньше, но ужасно, что не нашлось другого способа от нее избавиться. Весь ужас в том, что, очевидно, существует благоприятная почва, на которой все дурное может достичь такого пышного расцвета.

Дочь Толстого называла организаторов убийства «новыми декабристами», пожертвовавшими собой ради Родины, но при этом грустила из-за того, что «совершенное преступление никакой пользы не принесет нашему несчастному отечеству, а ляжет на совести свершивших это дело кровавым, несмываемым пятном».

Непосредственные участники убийства – Ф. Ф. Юсупов – младший, великий князь Дмитрий Павлович, В. М. Пуришкевич – обрели в глазах общественности статус патриотов-героев. Официальный журнал «Летопись войны» опубликовал портрет В. М. Пуришкевича с подписью «герой», а в журнале «Столица и усадьбы» появилась фотография дворца Юсуповых с подписью, что в нем живет очень меткий стрелок. Николай II, несмотря на гнев супруги, не решился строго наказать убийц, которые отделались высылкой из столицы и отправкой на фронт.

Воображение требовало развития истории с Распутиным, и на ум современникам приходили аналогии с событиями марта 1801 года. В. Н. Коковцов в декабре 1916 года прямо сравнивал судьбу двух императоров – Павла I и Николая II. Слухи рисовали дворцовый заговор с участием великого князя Дмитрия Павловича. В высших сферах говорили, что дети великой княгини Марии Павловны Мекленбург-Шверинской (которую средние слои подозревали в шпионаже в пользу Германии ввиду ее немецкого происхождения) Кирилл, Борис и Андрей Владимировичи разработали план по спасению монархии путем дворцового переворота, выполнить который должен Дмитрий Павлович, чье участие в убийстве Распутина сделало его популярным в войсках. Якобы по задумке великих князей, с помощью четырех гвардейских полков заговорщики должны были двинуться ночью на Царское Село, захватить царя и царицу, доказать императору необходимость отречься от престола, заточить императрицу в монастырь и объявить царем наследника Алексея под регентством великого князя Николая Николаевича[307].

Осенью – зимой 1916 года многие были охвачены революционными предчувствиями, которые облекались в апокалиптическую форму земной катастрофы. Еще в октябре З. Н. Гиппиус описывала свое состояние как оцепенение перед грозой, используя характерную метеосимволику:

Мое странное состояние (не пишется о фактах и слухах и все ничтожно) не