Сердце бога - Анна и Сергей Литвиновы

Сказано – сделано, и Иноземцев купил в овощном апельсинов из Яффы. Сердобольная продавщица даже сделала ему, меча кокетливые взоры, кулек из бумаги – ни сумки, ни портфеля, ни авоськи у Владика с собой не имелось. Прижимая кулек к груди, он вскочил в подошедший трамвай тридцать второго маршрута и проехал пару остановок до Госпитальной площади.

Здание госпиталя (молодой человек никогда здесь раньше не был) поразило его своей дореволюционной величавостью. Особняк петровских времен охранялся решеткой и военным караулом. Бюро пропусков помещалось в отдельной пристройке. К каждому окошку тянулась небольшая очередь. Публика ожидала самая разнообразная, с явным преобладанием женского пола. Была здесь и величественная дама в шляпке и габардиновом пальто, явная полковничиха или генеральша; и растерянная колхозница с узелком, в ватнике – видимо, мамаша всерьез занемогшего рядового, и испуганная девчонка из пригорода с семечкой на губе – жена или невеста лейтенантика или курсанта. Болезни или увечья не делали выбора по званию, должности или возрасту. Наконец подошла очередь Иноземцева. Он протянул в окошко свой паспорт и попросил пропуск к Флоринскому Юрию Васильевичу. Дама за окном долго листала разные списки, распечатанные и заведенные от руки, а потом вдруг бросила: «Ждите!» и захлопнула окошко. Ему показалось, что она принялась куда-то звонить. Владик отошел в сторонку, им овладело дурное предчувствие.

Томиться пришлось долго. Оконце вновь открылось, но когда Иноземцев сунулся туда вне очереди, дама сурово отшила его: «Сказано вам – ждите!» Наконец, едва ли не через полчаса из дежурки вышел военный – молодой капитан, в погонах и фуражке василькового цвета. «Из госбезопасности», – смекнул Владик. В руках офицер держал его паспорт, похлопывая зеленым коленкором по сгибу ладони. «Гражданин Иноземцев? Пройдемте со мной», – с отстраненной вежливостью молвил капитан. Они вошли внутрь служебного помещения, и капитан проводил его в казенную комнату, где стояла пара столов и висели портреты Ленина, Сталина и Дзержинского. «Присаживайтесь», – указал офицер на табуретку. Молодой человек сел, чувствуя себя идиотом со своим кульком с апельсинами. «Вы кем Флоринскому приходитесь? – вопросил капитан, вперив в инженера орлиный взгляд. – Родственник?»

– Сослуживец.

– Ах, сослуживец. А где вы работаете?

– В почтовом ящике.

– Каком?

– Номер шесть-пять-один… – назвал Владик то наименование ОКБ-1, под которым оно значилось в открытых документах.

Офицер сверился с бумажкой на столе и ответом, видимо, удовлетворился. Последовало еще несколько вопросов: «Как давно вы знакомы с Флоринским? Когда виделись с ним последний раз?» – и, наконец: «Откуда вы узнали, что в данный момент он находится в госпитале?»

– Мне об этом сказал наш сослуживец.

– Сослуживец? Кто конкретно?

Тут Иноземцев озлился и буркнул:

– Вы меня, конечно, извините, но это не ваше дело.

– Возможно, – усмехнулся офицер. – Возможно, и не мое. А может, и мое… Что вам известно о состоянии Флоринского?

– Понятия не имею. За тем и пришел – узнать.

– Состояние, я вам скажу, крайне тяжелое. Врачи борются за его жизнь. А что конкретно стряслось с Флоринским – вы знаете?

– Нет, не знаю.

– Как же? Тот сослуживец, что сообщил вам, что Юрий Васильевич находится в госпитале, не известил вас, при каких обстоятельствах пострадал Флоринский?

– Он сказал, что произошла автомобильная авария.

– Правильно, – удовлетворенно протянул офицер. – Именно авария, и именно автомобильная. А вы, наверное, подробности случившегося хотите знать?

– Ничего я не хочу узнать. Я хотел увидеть Юрия Васильевича и, вот, передать ему апельсины, – Иноземцев кивнул на кулек.

– Боюсь, посещение у вас не получится, – кивнул капитан. А потом начал задавать те же самые вопросы, но с измененными формулировками, по второму кругу: – Ваше место работы? Чем вы занимаетесь?

– А это, извините, тоже не вашего ума дело, – парировал инженер. Однако его резкости гэбэшнику были как с гуся вода. Он продолжал толочь воду в ступе еще как минимум полчаса. И, наконец, резюмировал:

– Увидеть вам Флоринского никак невозможно. Но вы пока можете быть свободны, – и протянул Владиславу паспорт. – И поменьше распространяйтесь о болезни Юрия Васильевича.

– Хорошо, – пожал плечами Иноземцев. – Может, вы ему хотя бы апельсины передадите? Не тащить же мне назад.

– Боюсь, ваши фрукты Флоринскому сейчас никак не понадобятся.

– Ну, тогда вы возьмите – врачам, что ли, отдайте. Не увозить же.

– Разве что врачам… – с сомнением протянул гэбэшник. – Впрочем, давайте.

От дурацкого допроса настроение совсем испортилось. К тому же Владик все время исподволь ожидал (хотя с чего бы вдруг?) вопроса о Марии. Вот тут бы он точно поплыл. Потому как, что бы ни говорил Вилен, а, встречаясь с болгаркой, он нарушал один из важнейших пунктов подписки о секретности, которую давал сначала на третьем курсе МАИ, а потом при поступлении на работу в «хозяйство Королева». Да еще утренний странный разговор с девушкой и ее вдруг прозвучавшее предложение убежать, по сути – изменить Родине…

Нет, теперь воскресенье, казавшееся поначалу длинным и многообещающим, пошло наперекосяк. Импульсивно – раз уж начались нечаянные и непрогнозируемые события – Иноземцев зашел в телефон-автомат (слава богу, пятнадцатикопеечная монета оказалась в кармане) и набрал телефон жены – или, точнее, квартиры генерала Провотворова в правительственном доме. Разговаривать с ней сейчас совсем не хотелось, но из-за сына… Впрочем, Юрочку видеть он тоже особенно не мечтал – как ему с ним общаться, с полугодовалым малышом? Агукать, погремушкой потряхивать? Но надо было отметиться. Ведь мама сегодня в междугороднем разговоре обязательно спросит: «Как Юрочка? Ты с ним виделся?» Тогда бы он ей смог ответить: «Да, виделся, гуляли как раз сегодня». Антонина Дмитриевна весьма трепетно относилась к внуку, и если Владик опять ей скажет, что нет, сына не видел, начнет нудить: мол, если он манкирует встречами с ним, то рискует навсегда Юрочку потерять.

Однако в генеральской квартире ответила незнакомая, не слишком грамотная женщина, няня или прислуга, и на просьбу позвать Галину ответствовала: «Их нету никого». Волей-неволей оставалось возвращаться в Болшево, купить по пути мяса и капусты, наварить щей, тем более что начинал мучить голод, но в случайные столовые идти не хотелось, а в ресторан в одиночку – тем более. Кончилось тем, что он захарчил на Ярославском вокзале пару пирожков, перебил аппетит.

Дальше пошло по заведенному: покупки продовольствия, дом в Болшеве, одинокое приготовление щей. Настроение испортилось, и незаметно подошло время переговоров. Мама по телефону и впрямь начала опять выговаривать ему за то, что он с Юрочкой не видится: «Неужели ты не понимаешь, Владинька, – увещевала она, – что мы с тобой его потеряем навсегда!» – «Ох, мама, – раздраженно вздохнул в конце концов Иноземцев, – если он тебе так нужен, приезжай сама в Москву и с ним встречайся!» – «И приеду, а что ты думаешь? Я давно собираюсь!» – «О, правильно! Буду рад тебя видеть! Когда пожалуешь?» – «Скоро ноябрьские. Может, выкрою под праздники недельку». На прощание Владик вдруг вспомнил, что мама ведь тоже знакома с Флоринским, да еще с юности, с баснословных довоенных времен, и сказал о том, что бедняга Юрий Васильевич загремел в госпиталь в крайне тяжелом состоянии. В трубке повисла долгая и глухая тишина. Молодой человек даже подумал, что их нечаянно разъединили, и стал дуть, кричать: «Алло, алло», но тут мама вдруг отозвалась совершенно глухим и далеким голосом: