Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол - Федор Раззаков

Он вошел в отдел кадров и первым человеком, кого он там увидел, была кадровичка Елена Ивановна Белоглазова, с которой у него были давние теплые, дружеские отношения. Это была женщина предпенсионного возраста, для нее единственной в жизни отдушиной был внук Егор, которому в этом году предстояло идти в школу. Поэтому, каждый раз, когда они встречались, Бородин обязательно интересовался делами ее внука. Вот и сегодня он не изменил этому правилу, после приветствия обратившись к женщине с вопросом:

— Как дела у вашего Егорки — в школу идти не передумал?

— Если бы, — улыбнулась кадровичка. — Уже всех нас достал вопросом, когда будет первое сентября.

— Ничего, второго сентября он будет говорить обратное, — пошутил Бородин, после чего спросил: — Вы Виталия Литовченко здесь не видели — мой шеф его обыскался?

— Был пять минут назад, — сообщила женщина.

— Надеюсь, вы ему дали все, что нужно? — стараясь, чтобы в его голосе не была заметна чрезмерная заинтересованность, спросил Бородин.

— Да, я лично подобрала ему карточки на пятерых сотрудников из разных отделов, — ответила женщина. — В них, кстати, и вы фигурируете, Александр. Интересно, зачем вы им понадобились?

— Я думаю, что скоро пойду на повышение, — снизив голос до заговорщицкого, ответил Бородин.

— Здесь или на Лубянке?

— Честно говоря, я согласен на любой вариант.

— Жаль будет с вами расставаться, — не скрывая своего сожаления, произнесла кадровичка.

— Какое может быть расставание, если от нас до Лубянки пять минут хода, — улыбнулся Бородин и, прощаясь, произнес: — А будущему первокласснику передавайте от меня привет.

Когда Александр вышел из отдела кадров, он свернул за угол и не спеша направился по коридору в сторону своего корпуса. Он шел и напряженно думал о словах, которые только что услышал из уст кадровички. «Итак, Виталий приходил сюда со списком в пять человек. Среди них фигурирует и моя фамилия. Что это означает? Судя по всему, только одно — контрразведка начала шерстить людей, которые попали в прицел ее внимания после моей встречи с Рашидовым в ресторане. Быстро работают, черти! Впрочем, я же нечто подобное и ожидал — все-таки не первый год замужем. Как бы я действовал на месте Виталия? Выделил бы несколько влиятельных учреждений, сотрудники которых могут поставлять Рашидову ценную информацию. ЦК КПСС с КГБ должны фигурировать в этом списке на первом месте. Например, здесь работают свыше тридцати отделов, среди которых только четыре-пять могут попасть под подозрение контрразведки. И мой отдел в этом списке опять же один из приоритетных. Что делает Виталий далее? Он изучает журналы прихода-ухода сотрудников с работы, акцентируя внимание на том времени, когда произошла встреча Рашидова с неким неизвестным. Это обеденный перерыв, значит, количество фигурантов может перевалить не за один десяток. Но, учитывая, что Виталия в первую очередь интересуют сотрудники пяти отделов, он сужает круг поисков до минимального. Затем он идет в наш отдел кадров и берет учетные карточки тех самых пятерых сотрудников. В них расписаны все наши биографии в подробностях. Зачем ему это нужно? Он хочет выяснить, нет ли у кого-то из нас пересечения с Узбекистаном. У меня с этим делом все чисто.

Приезжал я туда по служебной необходимости, долго никогда не задерживался, с Рашидовым личных контактов не поддерживал. А в отпуск всегда ездил в другие регионы. И по родительской линии у меня тоже все чисто: отец и мать русские, с Узбекистаном никак не связанные. А то, что генерал Терентий Бородин является моим отчимом, а не родным отцом, про это ни одна живая душа, кроме посвященных людей, число которых минимально, не знает. Так что моя биография Виталию ничего не даст. Другое дело мое алиби».

Дойдя до этого места в своих размышлениях, Бородин замедлил шаг и в итоге остановился у окна, выходившего на улицу Куйбышева. И, глядя на людей, спешащих по своим делам, продолжил свои умозаключения: «Алиби у меня тоже имеется, хотя и не безупречное. Впрочем, большого выбора у меня не было — спасибо и на том, что и такое алиби нарисовалось. И если Виталий не будет его слишком дотошно копать, то оно вполне сумеет меня прикрыть. Итак, исходя из этого алиби, в означенный обеденный перерыв я ходил в соседний с нами «Детский мир», где в тот день должны были продавать школьную форму для девочек. Во всяком случае, так я об этом сообщил шефу, предупредив его, что могу немного задержаться. Как возникло это алиби? Накануне моя жена узнала о будущей распродаже и, отпросившись с работы, приехала в «Детский мир». Отстояла очередь и получила талон под номер сорок два. А поскольку на второй день ее могли с работы не отпустить — а именно в этот день в магазин должны были привезти школьную форму — она попросила об этом меня. Что сделал я? Вечером накануне распродажи я зашел в «Детский мир» после работы и нашел там женщину — заведующую секцией, которая торгует школьной формой. Показал ей свое служебное удостоверение и вежливо объяснил, что мне нужна форма на девочку такого-то размера. Что у нас с женой есть талон, который я не смогу отоварить завтра днем, но готов зайти за формой вечером после окончания трудового дня. Завсекцией оказалась женщиной с пониманием, да и как тут не понять, когда с тобой разговаривает инструктор ЦК КПСС. Короче, она согласилась отложить мне форму. При этом я ее вежливо попросил в случае, если кто-то будет ее спрашивать о том, в какое время я отоварил талон, она назвала именно обеденное время. Дескать, мы хоть и работники ЦК, но тоже ходим под дамокловым мечом андроповской борьбы за дисциплину труда. И завсекцией это пообещала, войдя в мое положение. Так что форму я благополучно получил, порадовав тем самым и жену, и дочку. А также и Шарафа-ака, с которым я успел встретиться в тот же день. Так что, если жену кто-то спросит, кто купил форму для дочери, она без колебаний укажет на меня. Только вот дойдет ли Виталий до этой стадии — допроса моей жены, которая, кстати, ему когда-то очень нравилась? Или, памятуя о нашей дружбе, ограничится лишь констатацией факта? Здесь я точного ответа найти пока не могу».

Подумав об этом, Бородин в последний раз взглянул на пейзаж за окном, после чего продолжил свой путь к рабочему месту — в соседний корпус, находившийся в Ипатьевском переулке.

— Алексей Игнатов из Москвы, пройдите в пятую кабинку! — раздался строгий женский голос из динамика, висевшего в зале междугородных телефонных переговоров на киевском Главпочтамте.

— Это тебя, — Оленюк ткнул локтем в бок Игнатова, который никак не отреагировал на оповещение из динамика.

Вскочив со своего места, Алексей быстрым шагом направился в пятую кабинку. И сняв трубку телефона, услышал на другом конце провода знакомый голос майора Ильи Белоуса, который был явно на взводе:

— Алексей, ты куда пропал, едрить тебя в коромысло! Может, ты уже в киевский уголовный розыск устроился?

— Рад бы, Илья, да не берут, — прервал гневный монолог своего начальника Игнатов. — Извини, что так вышло, но неожиданные обстоятельства нарисовались — пришлось малость подзадержаться.