Святой Грааль. Во власти священной тайны - Ричард Барбер

Является ли все это плодом воображения Вольфрама или же Киот-Кийо существовал в действительности?[206] Если мы ответим на этот вопрос утвердительно, мы тем самым признаем существование утраченной традиции Грааля, имеющей огромную важность. Если же мы отвергнем реальность существования Киота, нам придется доказывать, что Вольфрам попросту нафантазировал своего «Парцифаля» на основе сложившейся к тому времени французской романической традиции. Средневековые авторы обычно стремились всячески завуалировать источники, которыми они пользовались. Вольфрам же сообщает нам куда больше подробностей о Киоте, чем это было принято в отношении источников подобного рода. Он говорит, что мудрец Киот пришел из Прованса, писал по-французски, а ранее жил в Толедо и умел читать по-латыни и по-арабски. Упоминание Толедо, этого крупнейшего центра интеллектуальных контактов между христианским и исламским миром, прямо связано с живым интересом Вольфрама к астрономии и естественной истории, а не с сутью той истории о Парцифале, которую формально излагает Вольфрам[207]. Впервые Вольфрам упоминает имя Киота достаточно неожиданно, в восьмой книге, уверяя, что он назвал имя этого второстепенного персонажа правильно. По его словам, Киот отыскал описание приключений Парцифаля в одной языческой книге и перевел их на французский. Он упоминает об этом в конце восьмой книги своего романа, но это — тот самый рассказ о Граале, который мы только что процитировали. Из этого следует, что он переводил труд Флегетаниса, но счел его неполным и неудовлетворительным, а потому продолжил поиски истории династии хранителей Грааля. Вольфрам кратко упоминает о нем еще раз как об авторитетном источнике, завершая свою повесть, но в конце он заявляет, что Кретьен пересказал эту повесть неверно и что версия Киота более правильная:

«Коль мэтр Кретьен, почтенный де Труа, в своем рассказе допустил неточности, Киот, приславший нам правдивые писания, имел причину устранить ошибки. Поистине почтенный провансалец без всяких вымыслов поведал нам, как Герцилойды сын обрел Грааль, что было предначертано ему, когда Амфортаса постигла кара. В Германию из дальнего Прованса прислали нам правдивые писанья. На этом приключения кончаются».

Это единственный случай, когда Вольфрам называет имя Кретьена, показывая тем самым, что ему знакомо творение французского автора. Однако он тотчас обращается к авторитету Киота, чтобы отвергнуть самую мысль о том, что он, Вольфрам, может зависеть от знаменитого мэтра артуровских романов — Кретьена. Подобная взаимосвязь между франкоязычным оригиналом и немецкой переработкой была общепринятой нормой для немецких романов об Артуре той эпохи: Гартман фон Ауэ и Готфрид Страсбургский также использовали англо-норманнские материалы и тематику, а Гартман прямо признавал, что многим обязан Кретьену. С Вольфрамом же дело обстоит иначе: он сам отыскал оригинал, стоящий за французской повестью, и потому ему лучше известна суть повести и незачем рабски следовать франкоязычному тексту[208]. Более того, окончание его истории невозможно найти в романах, с которыми он мог быть знаком, и поэтому ему необходима ссылка на более «авторитетный» источник, чтобы придать больше аутентичности своей истории, несмотря на то что в позднейших своих книгах он все чаще называет себя творцом и автором.

Этот сценарий объясняет появление пратекста, на который ссылается Вольфрам. Однако мы можем доказать его вполне конкретную зависимость от французских поэм, подчеркнув несоответствия в его описании Киота-Кийо: прованский автор той эпохи писал бы по-окситански, а не по-французски. Этот факт, возможно, является ключевым: зная особую любовь Вольфрама к игре и каламбурам с именами, он взял имя досточтимого Гийо Провенсского, реально существующего современного ему автора, и превратил его, уроженца Провенса, находящегося к юго-востоку от Парижа, в провансальца[209]. Таким образом, реального человека по имени Киот не существовало; Киот в поэме Вольфрама — это всего лишь один из его персонажей, и именно в этом качестве он обладает своей собственной историей. Его роль хорошо известна, и подобно тому, как многие средневековые предания о Трое приписывались вымышленным лицам — Диктису Критянину[210], излагавшему историю как бы с точки зрения греков, и Даресу Фригийцу[211], стороннику троянцев, так и Киот — вымышленный «авторитет», служащий ширмой для вольфрамовской переделки повести Кретьена.

В романе Вольфрама есть весьма обширные куски, не имеющие аналогов ни у Кретьена, ни у его продолжателей; особенно это касается первых двух книг, повествующих о Гамурете, отце Парцифаля. Источником для Вольфрама вполне мог послужить какой-то роман, аналогичный англонорманнским героико-династическим поэмам, таким, как «Бивис Гэмптонский»[212] или «Гай Варвикский»[213]. В частности, Бивис, герой первой из них, отправляется на Восток в поисках приключений, по своему тону напоминающих приключения Гамурета. Подобная история не имеют никакой связи с Граалем, однако ее вводная часть, служащая как бы вступлением в истории о Парцифале, представляет собой неотъемлемое звено общего замысла Вольфрама. Вольфрам меняет ключ, в котором выдержана вся история, обращаясь к типично кретьеновской теме рыцарских подвигов и эволюции героя. Духовный элемент здесь — всего лишь составляющая целостного образа рыцаря, но предназначение Парцифаля заключается в том, чтобы охранять Грааль; в этом — его судьба. Так религиозно-благочестивое семейство Иосифа у Робера де Борона уступает место светской династии; однако династические вопросы присутствуют в поэмах не только Робера, но и Вольфрама. Общим для них является концепция семьи (рода), предназначение которого — в том, чтобы хранить Грааль.