Святой Грааль. Во власти священной тайны - Ричард Барбер

Существуют и другие моменты, указывающие, что Вольфрам был знаком с творением Робера. Правда, у Вольфрама куда меньше богословских рассуждений, но когда Треврицент поучает Парцифаля любить Бога, многие из упоминаемых им тем представляют собой отзвук эпизода франкоязычной версии «Иосифа Аримафейского», в котором Иосиф дает наставления императору Веспасиану.

Вольфрам, как и Робер, настаивает на существовании тайн Грааля, даже несмотря на то, что он радикальным образом переосмысливает их, вписывая в контекст языческого учения, которое неким мистическим образом может правильно изложить только христианин. Робер создавал свои поэмы в строго ортодоксальном христианском контексте;

Вольфрам творил в свете активного интереса к тем научным знаниям и учениям, которые начали распространяться в XII в. из Испании. Это учение позволило вернуть на Запад достижения мыслителей и философов Древней Греции, а также открыло доступ к плодам трудов самих арабских ученых. В этой области образы Флегетаниса, мудреца-язычника, и Киота, его христианского истолкователя, имели немало прямых и косвенных параллелей, но для того, чтобы обоснованно приписать интерес к подобной проблематике Вольфраму, а не некоему неизвестному источнику, мы вынуждены не поверить заявлению самого Вольфрама о том, что он — человек не слишком образованный. Есть немало оснований полагать, что это заявление — один из примеров иронических розыгрышей Вольфрама, ибо он, несомненно, обладал познаниями в астрономии и свойствах драгоценных камней, а также не боялся заглядывать в самые темные уголки богословия[214]. Но сам Грааль не восходит к этим познаниям и не отражает какую-либо сокровенную традицию в некромантии. Вольфрам использует свои познания в области арканов (Таро), чтобы придать Граалю большую таинственность, не раскрывая при этом его сущности. Более того, сама идея о «die verholnen таете umben gral», то есть «тайных историях о Граале» представляется еще одним примером того, как Вольфрам заимствует фразу или идею из своего очередного источника, в данном случае — фразу Робера де Борона «ligrant secre escrit qu’en numme le Grad», to есть «великие записанные тайны Грааля», и использует алхимию своего воображения для превращения (трансмутации) ее в нечто совершенно иное, для чего эта исходная фраза — всего лишь отправная точка.

Как и во всем, что касается этого необыкновенного писателя, аргументация о происхождении и смысле его текста продолжает вызывать споры; здесь не место для рассмотрения комплексной аргументации по этому вопросу, но необходимо иметь в виду, что мы имеем дело с выдающимся интеллектом и воображением, человеком весьма начитанным, но крайне эклектичным. Здесь имеет смысл вернуться к описанию Вольфрама у Готфрида Страсбургского, который называл его «приятелем зайца». Подобно тому как заяц, за которым гонятся охотники, описывает круги и петли в отличие от лисицы или оленя, которые, спасаясь от преследования, бегут по прямой, Вольфрам тоже избегает прямолинейности, и поэтому логика его мыслей часто оказывается совершенно неожиданной. Он заимствует какое-нибудь имя из более ранней поэмы и слегка видоизменяет его, или же, напротив, производит радикальные изменения: так Бланшефлер превращается у него в Кондвирамур, «приносящую любовь» (conduire amors), а Гордый Король Опустошенной земли, Orgueilleus de la Lande, трансформируется в прямо противоположном направлении: гордость превращается в имя собственное — Орилус. Присущая Вольфраму игра в имена не раз становилась объектом изучения. Проблема заключается в том, что мы не можем понять, в какой мере эти изменения связаны с устным, фонетическим недопониманием, или зрительным ошибочным чтением, или же изощренной фантазией. По сравнению с другими поэтами его творение насыщено множеством имен, общее число которых в «Парцифале» и «Титуреле» насчитывает свыше шестисот. Имена — это явное средство расширения его поэтического лексикона, еще более подчеркивающие такие качества, как богатство и таинственность, характерные черты его стиля. Вольфрам обожает длинные перечни имен, появляющиеся, например, когда Парцифаль и Фейрефиз описывают свои подвиги, перечисляя при этом своих сторонников Артуру, когда Фейрефиз впервые появляется при дворе Артура или же в описании экзотических камней, украшающих ложе болезни Амфортаса. Первый и последний списки занимают ровно одну строфу в тридцать строк каждый, словно это подчеркивает их особую важность для поэмы. Такие перечни не являются чем-то новым в эпической поэзии; их диапазон весьма широк — от перечисления названий кораблей в «Илиаде» Гомера до современника Вольфрама, Гартмана фон Ауэ, который в своей поэме «Эрек» приводит перечень имен рыцарей короля Артура. При этом имена, указанные в перечне Гартмана, хорошо известны по другим текстам, тогда как перечисления имен у Вольфрама — его собственное изобретение.

Однако ничто из всего этого не подготавливает нас к вольфрамовской концепции Грааля, когда она, наконец, раскрывается перед читателем. Когда Треврицент несколько утихомиривает гнев и бунт Парцифаля против Господа Бога, Парцифаль просит рассказать ему поподробнее о Граале. В свою очередь, Треврицент уклоняется от прямого ответа, ибо он начинает описывать замок Мунсальвеш и его воинов, которые постоянно отправляются на поиски приключений, и, в частности, говорит: «Я поведаю тебе, как они питаются». Оказывается, источником пищи для них служит «камень, чья природа чистотой превосходит все прочие», называемый «lapsit exillis»[215], благодаря которому феникс обладает способностью умирать и возрождаться вновь. Камень этот имеет силу продлевать молодость и отдалять смерть. Показательно, что в самом конце своего рассказа Треврицент добавляет: «Этот камень именуется также Грааль». Продолжая свой рассказ, он замечает: «Сегодня на нем [Граале] будет явлена новая весть, ибо в этом и заключается его величайшая сила»: каждый год в Страстную пятницу голубь приносит с небес маленькую белую облатку и возлагает ее на этот камень; ибо «благодаря сему камень обретает все те блага, что явлены бывают на земле посредством пищи и питий благоуханных, как будто это — совершенства рая». Затем отшельник раскрывает и принцип выбора членов рыцарского братства в замке Мунсальвеш: на Граале сама собой появляется надпись с указанием избранного чада и его рода, ибо все члены братства Грааля вступают в него еще детьми, отроками и быть названным (а следовательно, и призванным) самим Граалем — величайшая честь. Наконец, Треврицент ассоциирует Грааль с теми «нейтральными» ангелами[216], которые не встали ни на ту, ни на другую сторону в споре Бога с Люцифером[217] и после падения последнего и его свержения с небес в преисподнюю были вынуждены спуститься с неба, чтобы принести на землю Грааль. После этого Грааль постоянно хранили представители той династии, которой он был вверен. Святыня хранилась в неком храме[218], поэтому его хранители именовались templeise[219]. Это слово обычно переводилось как храмовники (тамплиеры), и высказывалось предположение, что Вольфрам имел в виду именно рыцарей Храма[220]. Однако он просто использовал это редкое слово, не встречающееся практически более нигде, не дав при этом никаких объяснений. Есть весьма убедительные доводы относительно того, почему версия о тамплиерах не срабатывает, особенно в свете информации о том, что в позднем Средневековье немецкие аристократы не считали, что templeisen и тамплиеры — это одно и то же. Тамплиеры в Германии при жизни Вольфрама фон Эшенбаха держались очень незаметно, не привлекая к себе внимания, и первый их магистр в Германии, коему подчинялась лишь горстка немецких семейств, был назначен лишь в 1227 г., то есть век спустя после основания ордена. А полтора века спустя австрийский герцог Отто фон Габсбург основал рыцарское общество под названием «Templaist» или «Templois», представлявшим собой явный отзвук templeisen Вольфрама. Это общество, естественно, не имело никакого отношения к тамплиерам и скорее свидетельствовало о том, что эти названия отражали совсем разные понятия. Общество это, созданное спустя три десятилетия после расправы над тамплиерами, лишь внесло путаницу в политические термины.