Замки на их костях - Лора Себастьян

– Да, должно быть, это другой слуга пытался помочь, – говорит она, снисходительно махнув рукой. – Он оседлал для меня другую лошадь – выше Манот, каштановую, черногривую.

При этих словах лицо Гавриила бледнеет.

– Врейна? – спрашивает он. – Но он не годится для езды. Он только что прибыл как подарок на помолвку. Отличная родословная, но дикий.

– Подарок для меня? – спрашивает Дафна, и Гавриил кивает. – От кого?

– От короля Варфоломея, – отвечает он, прежде чем отвести взгляд. Его щеки краснеют. – Извините, Ваше Высочество, кажется, это должен был быть сюрприз.

Дафна улыбается, хотя ее мысли путаются – она пытается сложить кусочки воедино.

– О, я не скажу ему, – обещает она. – Однако во время нашей поездки конь сбежал от меня. Я остановилась поправить седло… и что ж, надеюсь, он не ушел далеко.

– Я сейчас же пошлю на поиски, – обещает ей Гавриил. – Хорошо, что больше ничего не произошло. Врейн сбросил несколько последних наездников, которые пытались его оседлать.

– Да. Действительно очень повезло.

Той ночью Дафна находит список и письмо, обещанное ей Клионой. Она решает сначала заняться письмом для матери и читает, что Клиона написала для нее.

Моя дорогая мама, я надеюсь, что с тобой все в порядке. Я пишу тебе, потому что боюсь, что король Варфоломей не оставил войну позади – он повсюду видит врагов, всегда говорит о группах мятежников, которые строят заговоры против него. Он даже упомянул, что писал тебе с просьбой послать войска! Я знаю, что в свое время он был великим героем, но прошу тебя игнорировать его мольбы. Никто ничего против него не замышляет – все, кого я встречала, были ко мне очень добры, и все они, кажется, с нетерпением ждут нашего с принцем Байром восхождения на престол.

Дафна.

Это совсем не похоже на то, что Дафна могла бы написать своей матери, но это даже хорошо – императрица поймет, что это подделка, как только увидит письмо. Дафна переписывает все своей рукой, добавляя лишь завершение: «Пусть звезды сияют над тобой и Бессемией», а затем переворачивает пергамент и ищет в ящике стола банку с чернилами. Она начинает писать настоящее сообщение.

Дорогая мама, не обращай на это внимания, это уловка. Наши друзья-повстанцы у меня под контролем. Скоро.

Когда она заканчивает, чернила высыхают и становятся невидимыми. Так будет до тех пор, пока мать не присыпет их специальным порошком, изобретением Найджелуса, в котором используется звездная пыль, о чем и говорится в той последней строке, которую Дафна добавила к письму.

Она откладывает письмо в сторону и разворачивает список имен. Все трое известны ей только по разговорам.

«Лорд Ян Мейвс», – написала Клиона. Дафна мысленно представляет зятя королевы, близкого друга короля.

Нет никакой вероятности, что лорд Мейвс встанет на сторону повстанцев, и Дафна подозревает, что Клиона включила его в свой тест, чтобы проверить, достоверна ли информация Дафны. Она переходит к следующему имени.

«Лорд Руфус Кэдрингал».

Один из тех, кого можно переманить. Новый лорд Кэдрингал едва старше Дафны, у него пять младших братьев и сестер. Его отец внезапно умер, и Дафна держит пари, что юноша потерян и его легко впечатлить. Третье имя в списке заставляет Дафну задуматься.

«Хеймиш Талмадж».

Не лорд – по крайней мере, пока, – но Дафна знает, что его отец был одним из самых преданных генералов короля Варфоломея во время войны. Тот прошел путь от третьего сына кузнеца до лорда одной из самых процветающих частей Фрива. Если бы в списке Клионы было имя лорда Талмаджа, Дафна отказалась бы от этой идеи, не задумываясь. Но здесь имя его сына, и она понимает, что вообще мало что знает о Хеймише Талмадже.

Видимо, пора это изменить.

Посылка, которую послала Дафна, была тщательно изучена. Это Виоли объясняет Софронии, извиняясь за задержку с ее доставкой. Но как бы тщательно персонал дворца ни обследовал ее, они не обнаружили печати короля Варфоломея и образца его письма, спрятанного за фальшивым дном. Дафна выполнила свой долг, и, как только Беатрис выполнит свой, настанет очередь Софронии. Но пока что она прячет всю коробку в глубине своего гардероба. Отчасти она надеется, что Беатрис скоро закончит, и она сможет снова увидеть своих сестер, но Софрония удивлена, осознав, что в глубине души боится этого. Резкие слова матери из письма до сих пор отзываются эхом в ее голове, напоминая, что королева – не та роль, которую она должна выполнять, но Софрония знает, что могла бы стать Темарину хорошей королевой, и, более того, Леопольд уже на пути к тому, чтобы стать хорошим королем. Теперь, когда он по-настоящему старается.

Темарин – разрушенная земля, и отчасти в этом виноват он. Но Софрония знает, что они могут это исправить. Увидев своими глазами, как страдают люди, она обнаруживает, что не стремится переложить ответственность или корону на свою мать. Корона ощущается ее.

Бунт отбросил их назад, но, оглядываясь, Софрония понимает, что им вообще не следовало организовывать речь.

– Мы хотели получить признание, – сказала она Леопольду в ночь после беспорядков, когда они легли спать, оба измученные и задумчивые.

– Мы пытались помочь, – ответил он, качая головой. – Они этого не захотели.

– Мы могли бы вдвое снизить их налоги и ничего не сказать, наши действия говорили бы за нас. Но мы этого не сделали. Потому что хотели получить признание и одобрение. Но, Лео, мы не можем получить признание, не беря на себя вину. И вина за плохое намного перевешивает то хорошее, что мы пытались сделать, чтобы противодействовать этому.

– Но мы пытаемся, – сказал он ей тревожно близким к детскому голосом, хотя, возможно, в этом не было ничего удивительного. Во многих отношениях Леопольд больше походил на ребенка, чем им когда-либо была Софрония. – Разве они не понимают, что мы пытаемся?

– Мы хотели получить признание за попытку, – сказала она с тяжелым вздохом. – Но после стольких предательств, стольких обид, стольких смертей – почему они должны отдавать нам должное за то, что мы сделали минимум, чтобы навести порядок, который мы сами нарушили?

Леопольд промолчал.

– Так как же нам изменить их мнение?

– Не знаю, – призналась она. – Но я полагаю, что мы начинаем с признания. Возьмем на себя вину и признаем, что ущерб может быть непоправимым. А потом мы все равно попытаемся все исправить. Не ради славы, а потому, что так правильно.

Леопольд молчал так долго, что Софронии показалось, он заснул. Однако, когда она почти уснула сама, он снова заговорил.

– Ты все время говоришь, что это были мы. Но это были не мы, а я. Мне жаль, что тебе сделали больно из-за меня.

Софрония перекатилась к нему так, что они оказались лицом к лицу. Лунный свет, льющийся из окна, отбрасывал серебряное сияние на лицо Леопольда, делая его призрачным. Он выглядел старше, чем накануне, как будто за последние несколько часов прожил целую жизнь.