Агасфер. В полном отрыве - Вячеслав Каликинский

– Я это понял, как только увидел вас, а не отряд вооруженных до зубов жандармов, Осама-сан! Что ж, я тоже рад…

– Ну а коли так – начнем работать! Каита! – Осаму бросил своему спутнику массивный ключ.

Тот ловко поймал его, открыл сейф и начал доставать оттуда плоские одинаковые картонные коробки.

– Для начала вам необходимо познакомиться с этой фототекой, барон! – Осама без церемоний уселся на смятую постель, освобождая работникам оба стула. – На фотографиях, которые вы увидите, запечатлен весь иностранный дипломатический корпус, аккредитованный в Японии. Причем наличествуют и фотографии тех людей, которые по разным причинам покинули нашу страну за последние два-три года. Кроме того, фототека содержит снимки иностранных коммерсантов, торговых представителей разных фирм и компаний – и тех, кто ныне пребывает в Японии, и тех, кто покинул нашу страну. В отдельной коробке – фотографии аккредитованных в стране журналистов, подобранные по тому же принципу: сегодняшние и вчерашние. Короче говоря, мы собрали здесь всех европейцев, американцев и азиатов-неяпонцев, которые за последние два-три года побывали здесь. Некоторые фотографии снабжены пояснительными отметками и записями. Поскольку ваш письменный японский еще хромает, я привел сюда господина Каиту: кроме японского, он хорошо знает немецкий и немного русский языки. И поможет вам с переводом, если возникнет такая необходимость.

– Понятно. Моя задача?

– Ваша задача – внимательно изучить все эти фотографии, пояснительные записи. Снимки людей, которых вы знаете, отложите отдельно. Кстати: господину Каите лучше не видеть все эти фотографии, барон! Соответствующего допуска у него нет. Его дело – только перевод трудных для вас мест в тексте.

– Простите, Осама-сан, но я так и не понял смысл моей задачи…

– Пока только просмотреть, опознать знакомых. И по возможности использовать свою уникальную память и запомнить все эти лица!

– Господин Осама, моя память работает на запоминание текстов, написанных на знакомых мне языках, – запротестовал было Агасфер. – Я не уверен, что могу быть полезен вам в новой, так сказать, ипостаси. И потом: я не люблю работать втемную! А вы явно что-то не договариваете!

– Мне нет дела до того, что вы любите, и что – нет! – жестко оборвал Осама. – Ну а что касается вашей памяти, то я получил исчерпывающие разъяснения специалистов на этот счет. Они полагают, что вам эта задача по плечу! Через два дня я навещу вас. Надеюсь, что к этому времени работа будет закончена. Да, и последнее: в квартире нет кухни и продуктов, поэтому вам придется периодически ее покидать. Прогулки, кстати, тоже не возбраняются. У меня только одно требование: вы с господином Каитой должны быть неразлучны! И каждый из вас отвечает за другого. Всего доброго, господин Берг! Увидимся через два дня. Я приду в два часа пополудни!

Петербург, Царское Село

Один из дежурных адъютантов Его Императорского Величества, приставив свой кий к начищенному до зеркального блеска сапогу, не шевелился и лишь глазами следил за своим монаршим партнером, нерешительно, с остановками шагающего вокруг бильярдного стола. Время от времени Николай останавливался, и далеко отставив руку с тлеющей папиросой, пригибался к столу, зрительно «простреливая» линию удара.

«Чисто петух…» – подумал так, вспомнив далекие картинки детства в имении адъютант – и сам перепугался греховности своих мыслей. Надо же – государя с кочетом сопоставил!

Однако сравнение, раз придя в голову, уже не желало эту бедовую голову покидать. И чем больше подполковник Шереметьев глядел на «игроцкую» походку Николая II, тем больше находил в ней сходства с петушиной.

На зеленой «полянке» стола, освещенного качающимися от легкого сквозняка сильными лампами, раскатились чуть желтоватые шары слоновой кости… Игрок в полковничьем мундире сделал еще несколько легких шагов вокруг стола. Нашел наконец нужную точку, и, по-детски радостно сказавши: «Ага!», стал целиться кием в намеченный шар. Подполковник Дмитрий Шереметьев перекатил глаза на августейшую супругу государя, замершую у окна с книжкой в руках, и, убедившись, что никто на него не глядит, выразительно поднял взгляд к низкому потолку бильярдного зала Александровского дворца в Царском Селе, словно умоляя: «Ну, решайся же ты, наконец! «Верняк» ведь! Дурак только не увидит! Кукарекни и бей!»

По практически единодушному мнению придворных, Николай II был умным человеком. Но видели и другое: его воспитание и жизнь семьи, в которой он вырос, были наименее подходящими для формирования будущего монарха.

Нет, его воспитание и образование не грешили недостатками. Самым большим пробелом в воспитании наследника престола было то, что он был практически изолирован от своих сверстников. Это не дало молодому царю возможности утвердиться в кругу равных. Юный царевич был также лишен возможности сформировать свои собственные независимые суждения и совершить свои собственные ошибки, которые он затем смог бы исправить. Когда его отец, Александр III, неожиданно умер в возрасте 49 лет, наследник престола был плохо подготовлен к выполнению своих будущих царских задач. К государственной и законодательной работе его начали привлекать поздно и абы как.

Кроме того, родня и придворное окружение очень быстро просчитали, что молодой царь и на треть не обладает силой воли и решительностью своего отца. За некоторыми исключениями, Николай был неспособен аргументировано доказать что-либо своим министрам, или на равных обсуждать с вельможами предлагаемый политический курс. Николай не любил, а часто и не отваживался возражать не только министрам, но и старым слугам. Он всегда старался избегать всего неприятного. Как полагал сейчас Дмитрий Шереметьев, он просто стеснялся бить «верный» шар, закончить партию и огорчить проигрышем своего адъютанта.

Однако нынче адъютант ошибался. Николай думал сейчас не об игре – все его мысли крутились сейчас вокруг утреннего военного совещания. Царь вспоминал доклады военного министра, генералов, великих князей. Уверенный тон их выступлений, сдержанную, но вместе с тем решительную жестикуляцию. Даже позвякивание звезд орденов на парадных мундирах при известном воображении можно было сравнить с отдаленным набатом. Они все были за продолжение военных действий – все, кроме него! Потеряв флот, положив десятки тысяч солдат, они говорили на совещании с интонацией победителей…

Николай снова остановился, крутя в пальцах кий. Бросил быстрый взгляд на подполковника Шереметьева, застывшего поодаль от стола со своим кием, словно с ружьем «на караул». Спроси его сейчас – за войну он или мир – ведь наверняка выкатит грудь колесом, заявит о своей вере в непобедимость русского оружия! Впрочем, откуда ему знать верное решение… Паркетный шаркун, трудолюбиво зарабатывающий чины и награды подле него…

– Господин Шереметьев, я смотрю на вашего «Станислава», и к стыду своему, не могу припомнить повод для сего награждения…

– Извольте припомнить, ваше величество! – с ноткой обиды и даже прикрывши звезду ордена на мгновение рукой, словно защищая от посягательств, забормотал Шереметьев. – Был отмечен вами, государь, за отличную ревность на военном поприще, равно как и преуспеяние в христианских добродетелях, и был включен в список представляемых к награде Ее величеством, по случаю именин Александры Федоровны…