Живая земля - Андрей Рубанов

– Хо! – воскликнул Денис. – Дай угадаю. В конце марта?

– Точно. Теперь слушай меня внимательно. Ты не подходишь под требования. Какие-то показатели отличные, какие-то посредственные. Я могу показать тебе досье, но ты все равно ничего не поймешь…

– Спасибо, – усмехнулся Денис. – Мне неинтересно.

– Ты недотягиваешь совсем чуть-чуть, – продолжал Вовочка. – Скажем, по шкале Суркова у тебя отличные показатели, но логика хромает, и способности к маневру низкие… Говоря простым языком, Денис, ты не умеешь менять свои убеждения. Даже под воздействием критической массы объективных факторов. Еще проще: в детстве тебе внушили, что черное – это белое, и ты живешь с этим убеждением… А потом жизнь подводит тебя к мысли, что черное – это все-таки черное, а никак не белое, но ты упрямо продолжаешь верить в то, что тебе внушили. Более того, ты готов стоять до конца…

– Да, – спокойно кивнул Денис. – Я люблю стоять до конца. Это мне хорошо внушили.

Вовочка осторожно улыбнулся.

– Я предлагаю тебе уехать под Купол, Денис. Я подделаю результаты тестов. Ты попадешь в число избранных и получишь предложение работать в идеальных условиях, в комфорте и безопасности. Все твои бытовые проблемы будут решаться мгновенно. Сразу после перемещения тебя опять протестируют, и наверняка моя ошибка будет вскрыта, но обратно тебя не выгонят. Все знают, что система плохо отлажена, и махнут рукой. Привезли парня – и ладно. Мне тоже ничего не будет, определенный процент ошибок заложен в расчет показателей эффективности… А если и накажут – мне, повторяю, наплевать, у меня есть сбережения, я не пропаду… Пусть сотрут память, мне все равно. Так даже лучше, забуду Варю, перестану мучиться…

– Круто, – сказал Денис. – Мне в хребет вставят провод и будут управлять моими эмоциями. Пружинов нажмет кнопку – и я буду озабочен. Он нажмет другую – и я буду весел.

– Начнем с того, – перебил Вовочка, – что ты будешь сыт и здоров. Всегда. Ты забудешь про свою кувалду и про питательные свекольные похлебки. Далее, ты получишь интересную работу, действительно интересную! Тебя поставят туда, где у тебя будет все получаться. И последнее: у тебя будут все возможности для самосовершенствования, отдыха, развлечений…

– Хороший чай, – сказал Денис. – В «Торгсине» берешь?

– Да. При чем тут…

– И конфеты тоже ничего.

Вовочка сделался скорбным.

– Я не прошу тебя отвечать сейчас. Подумай. Что ждет тебя здесь, в Европе? Ты состаришься в тридцать пять и умрешь в пятьдесят восемь. Здесь бедно и холодно, Денис. Здесь хорошо быть молодым и сильным. Но быть старым и больным – это кошмар. Подумай о будущем.

– Знаешь, – сказал Денис, – если я буду думать о будущем, я упущу настоящее. Спасибо, Володя, но я уж как-нибудь тут устроюсь. Я был под Куполом. Там скучно. А тут – весело.

– Не спеши с ответом.

– Хо! – воскликнул Денис. – Есть идея. Отправь вместо меня другого человека.

– Таню?

– Да. Это самое лучшее, что ты можешь для меня сделать.

Вовочка помрачнел.

– Видишь ли, – почти прошептал он. – Таня и так едет. Завтра я подписываю докладную. Она и еще три девочки, ее ровесницы. У всех отличные показатели. Люди из отдела «К» придут к ней в течение недели. Она уедет, а ты – останешься… Ты к этому готов?

Денис засмеялся. Вскочил, ударил хозяина дома по плечу. Он бы станцевал что-нибудь, если б умел. Он подскочил к окну и восторженно плюнул в открытую форточку.

– Только не вздумай ей говорить, это секретная информация… – озабоченно сказал старший куратор отдела демографии, он же сожитель матери, он же вершитель судеб для семидесяти тысяч московских мальчиков и девочек.

– Таня спит и видит себя под Куполом, – сказал Денис. – Когда к ней придут, это будет лучший день в ее жизни.

– Мне казалось, что у вас…

– У нас – да, было. Но она изменилась. Повзрослела. В отличие от меня она стала думать о будущем. Ей больше не нравятся веселые посиделки в бесплатных столовых после шести часов работы на сломе. Ей больше не нравятся валенки и водка с чаем…

– А ты?

– Я? – Денис опять засмеялся. – Ты же сам сказал: я недотягиваю. Я быдло, один из стада, у меня хуевые показатели. Я рожден в говне и подохну в говне. Там, где все прогнило и живут в позоре. И на моих поминках будут жрать селедку и чеснок. Слушай, я счастлив. Спасибо тебе, Володя. Я пойду, наверное. Только, это…

– Да, – сразу кивнул Вовочка, засуетился и достал несколько купюр из шкафа, забитого пачками чая и сахара. – Конечно. Держи.

– Верну послезавтра.

– Не спеши. У меня есть. Лучше подумай, как с матерью быть. Навестить бы надо…

– Если хочешь – завтра и поедем.

– Хочу, – сразу ответил старший куратор. – Я ее люблю, я ее любую хочу видеть.

Возле двери Денис помедлил.

– Слушай, – сказал он. – Ты поэтому такой, да?

Вовочка моргнул:

– Какой?

– Ну… Недовольный. Все прогнило и так далее…

– А какая связь…

– Прямая, – сказал Денис. – Тут все прогнило, а под Куполом – нормально. Раз тут прогнило, давайте отсюда последнее вывезем. Какая разница, если прогнило? Вывезем самых шустрых, остальные пусть гниют себе дальше…

Вовочка помолчал. Потеребил пуговицу жилета.

– Вот ты о чем, – пробормотал он. – Знаешь… Не слушай ты меня, дурака. Прогнило или не прогнило – сам поймешь. Лет через тридцать. А пока – никого не слушай. Своим умом живи. Может – сгниешь, может – уцелеешь.

Дома встретила его обычная настороженная тишина: он скинул ботинки – звук попрыгал меж стен коридора и затух, он кашлянул – нота растворилась, как сахар в чашке чая. Можно было еще громко вздохнуть, или спеть что-нибудь, или даже начать разговаривать с самим собой и тем победить унылое безмолвие.

Но не одиночество.

Комнату матери он закрыл на ключ, сразу же, через час после ее отъезда. Купил в магазине сети «Все свое» огромный замок, врезал и закрыл, а ключ положил на столике в прихожей. Ведь мама уехала не навсегда. Мама не может навсегда уехать. Однажды она вернется. Сын отомкнет замок и скажет: вот, мама, я ничего здесь не трогал.

Жаль, ее нет, она бы обрадовалась подарку Годунова. Листала бы старый журнал часами и к месту вспомнила бы полдюжины каких-нибудь забавных историй.

Денис упал на диван. Он впервые держал в руках полностью сохранившийся экземпляр журнала «Самый-Самый». Конечно, в Интернете можно было найти все статьи любого из четырехсот с лишним номеров, и обложки, и фотографии, – но Денис не любил электронные архивы. Компьютер не способен хранить ауру, – а эта добротно склеенная пачка тонкого цветного пластика, нимало не потускневшего за четверть века, была пропитана энергетикой загадочных старых времен до такой степени, что казалась более реальной, чем пальцы, ее теперь листающие.