Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1 - Коллектив авторов

идея, а не создание физического объекта. Наследуя реди–мейдам М. Дюшана, концептуализм сосредотачивается не «на том что», а «на том как» и отстаивает свободу художника в выборе средств выражения (М. Абрамович, Й. Оно, Б. Науман, И. Кабаков). Перформанс как субжанр концептуального искусства преобразил художественную среду и музейное пространство посредством интерактива, став своеобразным «атракционом», соединяющим элитарное и массовое.

В хэппенинге (А. Капроу), работающем во взаимосвязи изобразительного искусства и театра, происходит переход к созданию «произведения–процесса» или акции, к «произведению–событию» (А. Капроу). Нередко хэппининг становится формой акционизма и используется экологическими или социально–политическими движениями.

Видеоарт применяет новые технические возможности (экраны, мониторы, видеокамеры) для создания художественных объектов и производства концептуальных фильмов–экспериментов (Н. Д. Пайк), демонстрируемых в специальных выставочных пространствах.

В последней четверти XX в. недоверие к метанарративам (Ж.-Ф. Лиотар) в художественной культуре оборачивается множественностью постмодернизма с его неоконсервативной (Ф. Джонс, Д. Шнабель) и постструктуралистской (Б. Крюгер, Д. Хольцер) составляющими.

На рубеже XX-XXI вв. доминирующей тенденцией становится коммерциализация современного искусства, конструирование арт–брендов (Д. Хёрст, Т. Мураками). Ответом арт–бизнесу здесь выступают художники стрит–арта, мастера графитти и представители художественного андеграунда, формирующие альтернативную художественную среду (JR, Бэнкси).

Визуализация современной культуры происходит посредством повсеместного использования зрительного канала восприятия, помогающего в адаптации к виртуальной реальности и новой культурной среде. Искусство и повседневность сращиваются, стирая границы между реальностью и иллюзией.

Культура в пространстве информационного потребления

На рубеже XX — XXI вв. печатные СМИ, радио и телевидение все больше уступают место интернету, «бумажная» культура книги — «цифровой». Происходит интенсивная «оцифровка» культуры, активно ведутся споры о влиянии на нее новейших СМИ и интернета. Однозначно определить это влияние на данный момент непросто, но некоторые тенденции уже обрисовываются достаточно ясно.

Культура традиционно понималась как последовательная смена определенных направлений (стилей, методов): барокко, классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм, модернизм, постмодернизм. Подобное развитие — процесс сложный, но все же он протекает во времени, и основные вехи его определимы.

Интернет — это не временная, а пространственная субстанция. Не случайно мы говорим: «пространство интернета», «информационное пространство», а не «время интернета», «информационное время». В этом смысле Интернет — вневременной, внеисторический феномен. Это действительно «грибница» (ризома), а не «древо». Он конденсирует и нейтрализует все направления (методы, стили) культуры. Они не чередуются, а сосуществуют.

Образно говоря, в современном информационном пространстве есть и «классицизм» (с его «жанрово–форматным» мышлением), и «сентиментализм» (Интернет полностью повторяет все жанры этого направления, от «эпистолярия» соцсетей и форумов до «блогов–дневников»), и «романтизм» (само слово «виртуальный» есть не что иное, как «несуществующий в действительности», т. е. романтический).

На предыдущем этапе идея будущего была определяющей — это и проекты футуристов, и устремленность в «светлое завтра» советской культуры. Современное информационное пространство не направлено в будущее. Оно ориентировано на «сейчас», на «данный момент». Многие исследователи пишут об отсутствии образа будущего в современной культуре (даже жанр современной фантастики чаще всего рисует некую параллельную реальность, а не то, что может быть в будущем). Реклама обещает нам счастье «здесь и сейчас». Как уже отмечалось, мы живем в «конце истории».

Не ориентируясь на будущее, информационное пространство не ориентируется и на прошлое. Кроме того, этимология слова «культура» содержит в себе «трудовой» компонент значения (культивировать, возделывать). Интернет же — явление в большей степени рекреативное, а не трудовое. Это информационное пространство потребления, пространство потребления информации, т. е. цифровой информационный супермаркет.

Но реальное время никто не отменял, история культуры продолжает развиваться в режиме реального, а не виртуального времени. Появление Интернета не влечет за собой культурный апокалипсис. XX век знал целую череду глобальных опасений: что театр будет «убит» кинематографом, кинематограф — телевидением, наконец, телевидение — Интернетом. Но пока ни одно из этих опасений не оправдалось. Можно предположить, что культура обладает мощнейшей способностью к регенерации, которая еще недостаточно изучена.

Образование и наука

Развитие образования и науки в XX столетии продолжало заложенные еще в XIX в. тенденции и традиции, но при этом на всех уровнях был количественно резко расширен контингент учащихся, преподавателей и ученых. Демократизация затронула и институциональные, и ценностные основания академической деятельности; всемерно возросла роль науки в социальной, экономической и политической жизни человечества. Прежние мечты философов–просветителей и реформаторов педагогики получили шанс на полномасштабную реализацию в несхожих общественных, географических и идеологических условиях и контекстах. Перелом наметился уже в межвоенную эпоху, когда расширение доступа к системе образования стало одним из программных лозунгов левых политических движений, и на этот вызов так или иначе реагировали все общественные силы. Главными показателями эволюции системы образования и науки стала ее массовизация и переход в большинстве европейских стран к всеобщему начальному, а затем и среднему образованию, укрепление связи науки с просвещением (пересмотр и модернизация учебных программ и педагогических установок), становление к концу XX столетия транснациональных трендов развития в этой сфере и тенденций к формированию глобального общества знания. Эти установки и тенденции будут рассмотрены главным образом на примере Запада и СССР, поскольку в минувшем столетии именно там формировались основные образцы и сами исходные характеристики каналов распространения просвещения и науки.

В целом трагический и сложный опыт Первой мировой войны подтверждает, хотя зачастую и парадоксальным образом, тезис об усиливающейся связи науки с общественно–историческим процессом по мере углубления процесса модернизации, становления современного типа общества. Занятия академическими исследованиями еще не обеспечивают сами по себе нейтральности, бескорыстия и безопасности получаемых результатов, поскольку эта связь науки и общества никогда не осуществляется автоматически, сама собою, но затрагивает любого ученого не только как гражданина или агента политики, но также и в его преимущественной роли носителя универсального знания о закономерностях объективного мира. Во всех этих случаях ключевой остается тема политической, исторической и интеллектуальной ответственности ученого.

С началом Первой мировой войны оказались подорваны те принципы научного интернационализма, которые казались само собой разумеющимися для поколений европейских и американских ученых. Развитие науки, рассмотренное с социально–исторической точки зрения, представляет собой не просто систематическое приумножение сведений о природе и человеке, но процесс становления важнейшей для современного мира институциональной формы знания, теснейшим образом связанный с общественными условиями. Для XX в. в особенности изменение исторических и политических обстоятельств является не просто фоном и контекстом, но внутренне организующим принципом эволюции науки как института; вместе с тем научные успехи, притязания и открытия получают все больший социальный резонанс и осознаются в качестве