Демонстрация силы - Михаил Нестеров

Камиля не было около часа. Он с порога поманил Джеба за собой и вышел к бассейну.

— Я заплачу тебе шесть миллионов долларов. Это хорошая цена. Не думаю, что переплачиваю. Ты хорошо знаешь Красное море и его побережье...

Хакима подмывало раскрыть часть плана, обозначить острие: «Бур-Сафага — что говорит тебе название этого города?» И получить ответ: «Грузовой и пассажирский порт. Километров шестьдесят от Хургады. Дорога из Бур-Сафаги ведет к Кене. К югу от порта небольшой, недавно созданный курорт. К северу находится военно-морская база США». — «Тебе предстоит побывать там...»

Нет, игры в открытую не получится. Блинков работает не на частное лицо, за ним штаб военной разведки, а там, зацепившись за любое слово, за недомолвку, просчитают окончательный ход.

— Если тебе нужно время подумать — подумай. Хочешь посоветоваться со своими товарищами — езжай. Я дам тебе катер. И еще одна просьба: забудь все, что услышал здесь. Оставь мое в моем доме. — Камиль положил руку на сердце. — Вот здесь наболело.

Джеб медленно покивал:

— Мне необходимо посоветоваться с друзьями.

— Хорошо. Жду вас завтра вечером. Все дела решим на моем судне. Оно называется «Кассандра». Там запланировано небольшое мероприятие, я скажу речь. — Камиль выдавил на лицо гримасу. — Хотя откровенно не приемлю этого. Я лишился охранников, которые должны были обеспечить безопасность пассажиров. Вы этим и займетесь — между делом. Пойдем, я познакомлю тебя с Лахманом. Он исполнительный малый. Теперь для него твое слово — приказ. Только не балуй его деньгами. Хотя бы потому, что он лишится руки.

От слов Камиля повеяло холодом.

Лахман наклонил голову, приветствуя Джеба, и предупредительно открыл дверцу «Шевроле». Заняв место на переднем сиденье джипа, он отдал короткое распоряжение водителю.

Камиль сделал то, чего в его окружении никто не видел. Он вышел за ворота и провожал взглядом машину, за которой увязался пыльный хвост. Вернувшись в дом, он попытался решить проблему с Юлием Завадским. Он так и не позвонил ему на сотовую трубку. Прошло не полчаса, а добрых два часа.

Пока Хаким не видел решения. Единственное, чего он не мог сделать, — так это отдать приказ расстрелять дважды предателя — в гостинице, здесь, у самой грязной помойной ямы, в любом месте. Смерть Завадского нарушит планы Камиля. Он принял навязанную ему игру и не собирался ни сдаваться, ни проигрывать. Больше того: родилась другая задача — отдать должное Евгению Блинкову и перечеркнуть его английские инициалы на стекле рубки. И так будет, был уверен Камиль Хаким. Уже завтра он узнает российского куратора Блинкова — этого человека лет тридцати.

Он набрал номер Завадского и отдал короткое распоряжение:

— Встречаемся завтра в музее. В тот же час. — Короткая пауза: — Какая погода в Москве?.. Правда? А здесь по-прежнему жарко. До встречи.

Камиль нашел Ранью Санна на ее рабочем месте. Умело наложенный грим скрывал синеву на скуле женщины, но не мог утаить припухлости. Хаким первым делом извинился перед главой попечительского совета. По ее приглашению он опустился на офисный стул и расстегнул пуговицу на пиджаке.

— Я не забыл наш разговор, Ранья. Наше соглашение в силе. Более того: я настаиваю. Как и вашим несовершеннолетним подопечным, мне нужна реабилитация. Но я не хочу ничего искупать, понимаете меня?

Санна молчала. Она поправила очки в тонкой серебристой оправе и перебрала на сероватой поверхности стола какие-то бумаги. Камиль воспользовался паузой, чтобы более внимательно разглядеть женщину. У нее была высокая грудь. Сквозь ежевичного цвета блузку проглядывал чуть более темных тонов бюстгальтер. Шея тонкая и изящно подвижная. В темных глазах просматривалась истома, показавшаяся Камилю утонченной эротичностью. Может быть, ее облик портили чересчур полные бедра. Но только чуть-чуть.

Вот этого — природного восточного изящества не хватало танцовщицам в его клубах.

— Не знаю, как и поступить, Камиль, — Ранья надолго задержала взгляд на своем импозантном госте. Камиль, как всегда, выглядел безукоризненно. В этот раз на нем был серый костюм от Армани и итальянские туфли. Чувственных ноздрей женщины коснулся легкий аромат лаванды. — Я ведь тоже связана обязательствами. Наобещала круиз еще до... ну, еще до этой вечеринки. — Перед глазами Раньи встали, застилая образ миллионера, бесстыжие танцовщицы и разинувший рот Мухаммад. — Я была уверена, что вы не откажете. — Вот она бежит сломя голову к борту, спасаясь от жужжащих пуль, и перед глазами вдруг все меркнет. — И тут такая рожа! — Женщина коснулась припухлости на лице и не сдержала смущенной улыбки.

— Значит, мы договорились.

— Я этого не говорила.

— Ну что ж, — Хаким встал, — не хочу показаться настырным.

Он знал, что случится в следующую минуту, и не ошибся.

— Хорошо, Камиль, я принимаю ваше предложение.

— Нет, это я принимаю ваше предложение, идет?

— Хорошо.

— Завтра ровно в полдень «Кассандра» будет ждать вашу группу в порту.

— Она довольно большая — пятьдесят американских школьников.

— Я смог бы принять в два раза больше, — ответил Хаким.

Он на ходу перекраивал тщательно продуманный план. И по мере перестановок понял, что ни одна деталь «не выпала из обоймы»: части грядущего теракта просто поменялись местами и кое-что добавилось. Только Хаким не мог ответить на вопрос: стал ли план лучше. Он просто стал другим. На лицо может набежать тень, оно может исказиться гневом, но его изнанка всегда остается неизменной. Он не олицетворял террор, он был его оборотной стороной.

Шарм-эль-Шейх

Абрамов выслушал доклад Блинкова и надолго задумался. Старался не смотреть на Юлия Завадского: тот снова сидел на чемоданах. С одной стороны, капитан понимал сотрудника «Амана» и интерпретировал сочувствие в стиле злой иронии: «Конечно, езжай в Израиль — он же рядом, граничит с Египтом. Езжай и докладывай своему Шимону. А точнее — убегай от ответственности». В очередной раз убедился, что помощи от Юлия никакой. Его впору обзывать членом и смотреть на него как на надзирающий орган. Что по сути и было на самом деле. Если честно, то Абрамов не принял бы от него ни одного совета — ни платного, ни бесплатного.

Он вяло пожал Завадскому руку и еще какое-то время после его ухода ловил потерянную мысль рассуждений. Обозлился на еврея: «Обломал настрой!» Пришлось задать Блинкову несколько вопросов.

— Ты уверен, что тебя не раскусили?

— Да.

— Но откровенность Хакима говорит об обратном. Мне во всяком случае. Что-то произошло утром. Что-то повлияло на Хакима и подвигло его к откровению. Он говорил искренне?