Дорога к озеру Коцит - Кирилл Каратаев

этих волос я даже не мог разглядеть его лица. Лишь два кроваво-сиреневых глаза без зрачков прожигали дыры и вырывались наружу дикими факелами. Его руки уже были подняты в пока ещё неясном для меня призыве. И чтобы выяснить суть этого призыва со всей ответственностью, я снова вырвал из ножен свои клинки. И, как, оказалось через секунду, не зря.

Словно проснувшиеся стражи, все деревья потянули ко мне свои алчные ветви, крики неведомых мне животных наполнили сгустившийся воздух. Из земли потянулись уже знакомые мне живые канаты, только на этот раз они были длиннее и толще, и их чешуйчатую поверхность украшали смертоносные шипы. Я ударил карающей волной. Но на этот раз триумфа уже не случилось. Воля пришедшего на битву хозяина крепко держала его слуг. Лишь малая часть деревьев отправилась в свой последний полёт, остальные же продолжили ловить моё дыхание, для того чтобы сжать его в своих грубых объятиях и уже не опускать даже за величайшие сокровища мира.

Как бы я ни ненавидел смерть, поселившуюся в моих мечах, но, увы, я всё чаще становился ей благодарен. Вряд ли я сам, несмотря на всё моё умение, смог бы отражать эти десятки одновременных ударов со всех сторон. Но с тем, что не мог я, с седым блеском справлялась скорбная сестра жизни. Ни разу ещё острый шип не оцарапал моё тело, ни разу я не упал оглушённый бешено летящей ветвью, ни разу не утратил контроль над нависшим надо мной диким ураганом безумной природы.

Но долго ли смерть будет способна спасать мою жизнь? Этот достаточно актуальный вопрос чуть выдернул часть моего разума из суетливой паутины боя. Сражаться с безмолвными слугами я могу полувечно, так что мне явно был нужен главный хранитель этого неспокойного сада.

Но найти его оказалось задачей нелёгкой. Садовник в первые же секунды скрылся в бушующем море сражения. У моих глаз не было никакого шанса увидеть его угрюмый силуэт. Надежда оставалась только на удачу в поисках его проклятого пламенем Пути. А Пути его воинов мелькали и мелькали в моём сознании. Слабые, тонкие, но всегда знающие, что им есть о кого опереться в роковой момент. И я бросал на его незримые плечи всё новую и новую тяжесть, надеясь, что в какой-то момент он просто не выдержит этого груза. И этот момент настал.

Внезапно почти все деревья, по которым я бил, поддались моим ударам. И на обнажившейся арене я увидел своего истинного врага. Он с трудом стоял, тяжело опираясь на сучковатый посох. Глаза его смотрели в землю, а руки заметно дрожали. Меня это устраивало, я ударил. На этот раз отверженный чуть покачнулся, что можно было расценивать как небольшую победу. Помимо этого последние оставшиеся между нами древесные стражи перестали мешать перекрёстку наших взглядов.

Бил я на бегу, и уже через несколько секунд мои давно пьяные от битвы мечи устремились к его плоти. Но вероятно сумасшедший любитель природы устал несколько меньше, чем могло показаться. Легко уйдя в плавном прыжке от моего выпада, он выбросил вперёд свой казавшийся таким безобидным посох. Посох резко удлинился, разветвляясь на четыре вполне самостоятельных части, каждая из которых с энтузиазмом устремилось к моему лицу и сердцу. Мечи сверкнули, и осколки резвого посоха обиженно упали на землю. Ничуть не смутившись этим прискорбным фактом, отверженный снова нацелил в меня своё несколько укоротившееся оружие. Раскрутив посох бешеной мельницей, из которой то и дело вылетали острые сучья в грешном желании моей смерти, мой безумный враг перешёл к крайне суровым боевым действиям. Я как будто вновь начал отбиваться от всех здешних деревьев. И вновь это времяпрепровождение оставило у меня крайне мало положительных эмоций.

Однако теперь у волосатого садовника оставалось гораздо меньше возможностей для того, чтобы отбиваться от моих нескончаемых атак по его Пути, чем я, как следствие, не постеснялся воспользоваться. Сражение на два фронта оказалось для моего врага довольно-таки непростым. Всё реже мне приходилось отбивать его стремительные контратаки, всё чаще лишь доля мгновения спасала его от уставшей ждать смерти. И, наконец, эта доля иссякла. Спасибо пламени, мне удалось сказочно-прицельно попасть по его уже утомившему Пути. Он грузно упал, едва не выпустив свой посох, сразу утративший свою первозданную ярость. Встать ему я уже не дал, прошив грудь отверженного, хохочущей в предвкушении победы сталью. Кроваво-сиреневые глаза его ещё секунду отчаянно боролись за жизнь, но потом закрылись и они, уходя последней дорогой.

Сразу стало очень тихо. Лишь моё тяжелое дыхание оскорбляло своей бестактностью скорбное молчание разбитого в этом очередном глупом бою сада. Не меньше часа мне пришлось пробираться через на глазах загнивающие деревья и опадающие бутоны цветов. Через увядающую траву и плачущую землю. Через сомнения и оправдания.

А потом сад ожидаемо закончился, и ещё спустя несколько минут мне удалось отыскать в стене еле заметный под сваленными стволами деревьев узкий проход, выводящий из королевства сумасшедшего садовника. Обдирая руки и мысли, я с некоторым трудом пробился через неприветливо встречающий меня камень. Когда я, наконец, вырылся из его докучающих объятий, то оказался в небольшом пустом и непривычно светлом зале, в центре которого стояла широкая спиральная лестница. По всему выходило, что после долгой дороги вниз, мне предстоят не менее долгие шаги наверх. Я подошёл к подножию лестницы и услышал аритмичные звуки странной чарующей музыки.

Темп моих шагов в эти минуты определяли не силы и желания, но безумно-прекрасная и сумасшедше-пьянящая мелодия. Казалось, если она лишь прикажет, я могу и взлететь и упасть. Я не понимал, откуда она идёт и кто её гениальный творец. Какие инструменты способны породить подобное великолепие, и почему безымянные музыканты ещё не умерли от счастья обладания ею.

Я то еле плёлся, а то бежал, повинуясь её смеющемуся жесту. Я словно отдал ей свои разум и душу. Музыка врывалась в меня, переворачивая мои чувства, мои эмоции, мои мечты. Перед глазами вставали пленительные, сюрреальные образы. Плачущие и танцующие, дикие и влюблённые, гневные и покорные. И в эти минуты они были моими лучшими друзьями, заклятыми врагами, вечными попутчиками. Я прощал и ненавидел, забывал и вспоминал заново, вспоминал то, чего никогда не знал, то, чего никогда не было.

Она ласкала и гремела со всех сторон. Я перестал понимать, где верх и низ, право и лево, перестал думать и бояться, сомневаться и тревожиться. Она становилась частью меня, а я частью её, её аккордом, нотой, паузой. Я становился счастлив, счастлив, так как