Ленин - Дмитрий Антонович Волкогонов

Н.Н. Суханов, у большевиков едва ли был четкий план, но «шансы восстания и переворота поднялись очень высоко». Большевистское руководство колебалось. «Ленин с балкона, – пишет Суханов, – произнес речь весьма двусмысленного содержания. От стоявшей перед ним, казалось бы, внушительной силы Ленин не требовал никаких конкретных действий; он не призывал даже свою аудиторию продолжать уличные манифестации, хотя эта аудитория только что доказала свою готовность к бою громоздким путешествием из Кронштадта в Петербург. Ленин только усиленно агитировал против Временного правительства, против «социал‐предательского Совета» и призывал к защите революции, к верности большевикам…»[165]

Впрочем, позже Ленин не скрывал того, что это была попытка мирным путем захватить власть, но едва ли кто мог надеяться, что Временное правительство просто так сложит свои полномочия.

Между тем, как писал Суханов, в Петрограде возобновились беспорядки. Толпы солдат часто были вооружены. Кое‐где громят винные магазины, местами начались грабежи. Около полудня в разных концах города поднялась стрельба: на Суворовском проспекте, на Васильевском острове, на Каменноостровском, на Невском – у Садовой и у Литейного.

Ленин из Таврического дворца внимательно наблюдает за ходом событий. Из разных районов гонцы сообщают о хаотических стычках, неорганизованных столкновениях, о выдвижении войск, верных правительству, в стратегически важные пункты города. Все чаще говорят о грабежах, обысках, погромах. Ленину становится ясно, что полустихийное выступление не способно спихнуть даже слабую власть. Было желание взять власть, но не было организации. Подняв более полумиллиона людей, большевики действовали без ясного плана, без четкого управления. Ленин счел за благо свернуть выступление и с меньшими политическими потерями отступить. Нужно было сохранить не только социальный заряд, но и революционное лицо.

Июль стал индикатором неустойчивого динамического равновесия с микроскопическим преимуществом Временного правительства.

10 июля 1917 года Ленин пишет тезисы «Политическое настроение», которые, правда, были опубликованы не сразу, а лишь в начале августа. Вождь большевиков раскрывает политические карты: «…собрать силы, переорганизовать их и стойко готовить к вооруженному восстанию…» Здесь же Ленин заявляет, что большевики окончательно порывают с соглашателями: «Вожди Советов и партий социалистов‐революционеров и меньшевиков, с Церетели и Черновым во главе, окончательно предали дело революции…»[166]

Ленин чувствует, что если не сделать верных шагов, то никакого перехода к «второму этапу» революции не будет. Сообщения поступают одно другого тревожнее: разгромлена «Правда», Временное правительство вызывает войска с фронта, начались аресты активных участников июльского выступления. Печать полна «свидетельствами», «документами» и заявлениями о «шпионской» деятельности Ленина и большевиков. Неудачи на фронте теперь ясны: шпионы сидят в Таврическом дворце! Ленин быстро решил: уходит на нелегальное положение. Он знал: с часу на час последует решение на арест. Но власть была и в этом вопросе нерешительна: распоряжение на арест Ленина и еще группы руководителей‐большевиков вышло лишь 7 (20) июля.

В тот же день Ленин в сопровождении Я.М. Свердлова тайно уходит с квартиры Елизаровых к М.Л. Сулимовой. Но здесь проводит менее суток и на другой день вместе с Н.К. Крупской перебирается на квартиру к В.Н. Каюрову, на Выборгской стороне. На этом судорожные перемещения не оканчиваются: следует переход в сторожку завода «Русский Рено», затем на квартиру к большевику Н.Г. Полетаеву, на Матнинской, наконец Ленин на два‐три дня задерживается у старого революционера С.Я. Аллилуева.

Здесь, у Аллилуевых, Ленин узнает, что его ищут, чтобы арестовать как государственного преступника. Вначале он заявляет, что, если ЦИК решит о его явке в суд, он отдаст себя в руки властей. Однако Ленин с самого начала решил, что этого не будет. С пришедшими на квартиру к Аллилуевым В.П. Ногиным, Г.К. Орджоникидзе, Е.Д. Стасовой, И.В. Сталиным, Я.М. Свердловым и некоторыми другими состоялось совещание: как быть? Никто не верит в справедливость суда, и приходят к общему решению: на арест не идти, а уходить из Петрограда в надежное место.

Ленин вообще любил конспирацию. Даже учитывая, что режим самодержавия преследовал левый экстремизм, ставивший целью низвержение существовавшего строя, страсть вождя к конспирации была поразительной. Впрочем, этим «страдали» все русские революционеры. Даже Плеханов, проживший свою жизнь в безопасной Европе, был и Бельтовым, и Валентиновым, и Волгиным, и Каменским, и Ушаковым и т. д. Иногда псевдонимы заменялись кличками: Фотиева была Киской, Бауман – Балериной, Красин – Лошадью, Эссен – Зверем, Кржижановская – Булкой, Бош – Японкой, Боровский – Жозефиной и т. д. Многие клички дал сам Ленин, и надо признать, весьма неэстетического свойства. Но по количеству псевдонимов и вымышленных имен с Лениным не мог соревноваться никто, их десятки. Достаточно сказать, что в историю В.И. Ульянов все же вошел как Ленин. Назовем лишь некоторые псевдонимы и вымышленные фамилии, которые носил вождь большевиков: Петербуржец, Старик, Ильин, Фрей, Петров, Майер, Иорданов, Рихтер, Карпов, Мюллер, Тулин и другие.

Кончилось нелегальное время, но его главный последователь Джугашвили‐Сталин продолжил ленинскую традицию псевдонимов, и не только во время Отечественной войны, но и позже. Во время Корейской войны 1950–1953 годов свои телеграммы Мао Цзэдуну Сталин подписывал Филиппов, а Ким Ир Сену – Фын Си.

Пожалуй, эта страсть к конспирации, тайнам, секретам – одно из проявлений авторитарного, антидемократического мышления. Обсуждение о явке Ленина на суд было формальным, лидер большевиков еще до решения Временного правительства решил скрыться, уйти в подполье.

Ленин 8‐го пишет небольшую статью (которая, впрочем, была опубликована лишь в 1925 году) «К вопросу о явке на суд большевистских лидеров». В ней он утверждает, что если бы было Учредительное собрание, «правильное правительство, правильный суд», то тогда можно говорить «в пользу явки»[167]. В статье он весьма сомнительно утверждал, что «действует военная диктатура». Керенский – диктатор? Едва ли и сам Ленин верил этой звонкой фразе. Впрочем, в это не верили и другие. Выступая на VI съезде партии (26 июля – 3 августа 1917 г.), И.В. Сталин предложил Ленину явиться на суд, если будут даны гарантии личной безопасности. «В данный момент все еще не ясно, в чьих руках власть», – заявил Сталин[168]. Как видим, Ленину мерещится диктатура, а другие вообще не могут понять – у кого власть?

Возможно, что суд был бы и неправедным. Правительство в силу своей слабости было ущербным. Но Ленин на суде не столько боялся обвинений в «июльском восстании», сколько последствий заявления, написанного Алексинским и Панкратовым, напечатанного в газете «Живое слово», а затем и в других изданиях о «шпионской» деятельности большевиков. Есть основания полагать, что Ленин тогда еще не представлял, каким объемом сведений о финансовых связях большевиков с немцами располагает Временное правительство. Один пункт обвинений Ленин опровергнуть бы не смог: существование откровенного стратегического курса большевиков на поражение России в империалистической войне,