Внимание: неверный муж! - Галина Владимировна Романова

– Не уходите, Сашенька, я прошу вас…

Ожидание было выматывающим. Они слышали неразборчивые реплики, пытались к ним прислушаться и уловить смысл, но буквально все мешало. И стрелка вдруг стала слишком громко ползать по циферблату. И паркет под ногами с чего-то захрустел, а обивка мебели так и вовсе вела себя непристойно, поскрипывая кожей, будто всем назло. Разобрать они ничего не сумели, поэтому, когда Андрей распахнул дверь и вошел в гостиную заметно побледневшим, у всех троих вырвался лишь один возглас:

– Ну?

– Они их нашли, – ответил он, бросил на Александру затравленный взгляд, тут же спрятал его между книжных полок и заспешил с продолжением: – Подробностей я не знаю… Сказали, что они в больнице на Пировой. Нужно туда ехать.

– Они… – Константин Иванович судорожно ухватился обеими руками за горло, дико вытаращив глаза. – Они живы?

– Да, – неуверенно ответил Андрей.

Он не стал добавлять, что Синюков считает, будто положение ужасное. Да и про исчезнувшего Хаустова тоже ничего не сказал. Считается, что он может быть в запое, пусть будет так. Кстати, про пропавшего мужа Аси так и не стало ничего известно. Но о нем, кажется, никто в этом доме не беспокоился, поэтому Андрей счел уместным лишь добавить:

В начале мая вдруг зарядили дожди и заметно похолодало. Горожане, только-только успевшие попрятать теплую одежду, снова потянули из шкафов плащи и ветровки и зябко кутались в воротники на остановках. Свинцовые тучи бороздили небо, без устали поливая город ледяной водой. Свежая зелень парков и скверов заметно поскучнела, сиротливо ежась в перехлесте ветвей. Распустившиеся на клумбах тюльпаны набухли от воды, устилая жирный чернозем лепестками.

– Что там на улице? Эй, народ, есть кто в доме или нет? – Ася, путаясь в длинном подоле ночной сорочки, спускалась по лестнице из своей спальни на втором этаже и отчаянно зевала.

На ее зов из кухни выглянула мачеха, вымученно улыбнулась ей и снова исчезла. Ася успела заметить, что та была в переднике и руки ее были перепачканы мукой. Зрелище небывалое. Впору было присесть и, согнув обе руки в локтях, воскликнуть ходовое ныне «вау».

– Что тут у нас? – снова спросила она, не дождавшись ответа на свой первый вопрос. – Пироги?

– Ну, какие пироги, детка! – воскликнула мачеха и в сердцах швырнула скалку на стол. – Что за руки у меня такие, честное слово! Сын готовит, дочь готовит, муж и тот что-то пытается сделать. А я…

Ася ничего комментировать не стала. Взяла с вазы большое яблоко, села к столу и задумчиво уставилась в окно. Ветер трепал уныло повисшие ветки берез, сыпал пригоршнями дождь в окно и молотил длинными струями по лужам. Многочисленные метеостанции соревновались в красноречии, наперебой прогнозируя скорое тепло, но оно все откладывалось и откладывалось. Столбик термометра вторую неделю не поднимался выше восьми градусов. Но при всем при этом коммунальные службы города отключили отопление, мотивируя свои действия окончанием отопительного сезона.

По этой самой причине они все и переселились на дачу, где отопление было автономным, приятно обогревающим каждый уголок большого двухэтажного дома.

– Ваня где? – вдруг встрепенулась Ася, откусив от яблока.

– Ваня с отцом уехали в город… Звонил Синюков… – Мачеха старательно отводила взгляд, продолжая терзать дрожжевое тесто, в раздражении стягивая его с растопыренных пальцев. – Кажется… Кажется, пойман Хаустов с сообщниками и… твой муж…

Ася перестала жевать, застыв с раздувшейся от куска яблока щекой. Вот почему ее никто не разбудил! И она проспала все самое интересное: звонок Синюкова, отъезд Ваньки в город. Это, кстати, был первый его выход без нее.

После того как у ворот платной автостоянки их подобрали ребята из спецназа и доставили потом в больницу, они почти не расставались. Правильнее сказать, Ванька не расставался, повиснув на ней пудовой гирей и контролируя каждый ее шаг. Ася не противилась, потому что видела в этом острую необходимость. Натерпевшись и наревевшись той страшной ночью до полуобморочной икоты, Ася будто оторопела потом. И оторопь эта длилась и длилась, не думая ее отпускать.

Она боялась! Боялась ночных шорохов, стука веток о стекло, визга тормозов проезжающей мимо машины. Боялась за Ваньку, за себя, за родителей и подругу. И даже за ее назойливого криминалиста, вознамерившегося загнать Сашку в брак, тоже боялась.

– Это пройдет, – утешал ее психоаналитик, к которому отволок ее все тот же Ванька, понемногу зализав свои раны в одной из платных клиник их города. – Вы перестанете вздрагивать и бояться. Нужно время…

И они все принялись ждать. Все, включая того же криминалиста Андрея, который всякий раз, как приезжал к ним, вопросительно дергал подбородком.

Асе иногда делалось смешно от их предупредительного внимания. От того, как они ловят ее взгляд и замирают, когда она вздрагивает. Больше всех разбирало Ваньку. Легализовав свои чувства, он теперь опекал ее с утроенной силой. Он больше не называл ее чучелом – кстати, ей становилось без этого скучновато, – не ухмылялся ехидно и понимающе. Он смотрел на нее жадно и с обожанием, чем иногда приводил в состояние тихого бешенства. Мачеха тоже преуспела в этом, отслеживая ее реакцию на Ванькино внимание. Один отец ничего, казалось, не замечал, наслаждаясь миром и покоем в их воссоединившейся семье. Асю он не торопил и ни разу не спросил, что она решила. А зря! Она бы ему все рассказала. Впервые за все прожитые годы рассказала бы о том, что и как она чувствует. Пускай бы он подивился вместе с Асей той сортировке, которую она проделала, анализируя свои мысли и чувства…

– Его взяли живым? – спросила она бесцветным голосом, проглотив таки яблоко.

– Кажется, да, – осторожно ответила мачеха. Она теперь все время с Асей осторожничала, не зная, какой нужно выбрать тон, словно бродила с завязанными глазами по минному полу.

– А что Лида? Какие-нибудь новости есть? – Ася знала: на днях у девушки появилась положительная динамика, выразившаяся в том, что она начала приоткрывать глаза и подергивать пальцами.

– Врачи говорят, что все будет хорошо, нужно только подождать. Нужно время…

Опять время! Всем и всегда нужно подождать. Нужно время. Будто его отпущено жизни на три, а не на одну коротенькую и быстротечную, которую они неумело укладывают в свои прожитые годы! И такого порой наворотят, что оглянуться стыдно и страшно. Или страшно стыдно…

Асе вот, например, именно так и было – страшно стыдно. Она просто не могла позволить себе оглянуться после всего, что случилось в ее жизни и жизни близких ей людей. Как она могла так поступать с ними? Господи, стыд-то какой, сказала бы ее мама. И закрыла бы губы кончиками тонких пальцев, и глаза бы ее горестной слезой налились. Как в тот день, когда Ася в ее присутствии нагрубила отцу. Почему она никогда не вспоминала об этом? Почему не представляла, что сказала бы мать, глянь она с небес на счастливый брак своего мужа?! А он был счастлив, по-настоящему счастлив. И единственное, что отравляло ему жизнь, это Асино ослиное упрямство, которое едва не стоило жизни ее Ванечке.