Митридат - Виталий Гладкий

— Не знаешь, — откровенно рассмеялась служанка. — Отъявленный лгун и пройдоха, вот кто ты такой, Сабазий. Пойди к заместителю начальника следствия Оронту. Думаю, ему будет очень интересно послушать тебя. А человек он щедрый.

— К Оронту?! — побледнел Сабазий. — Ты с ума сошла! Лучше уж сразу в петлю.

— Боишься? — презрительно покривилась Зопира. — Тогда я пойду. Не волнуйся, на меня он не позарится, ему молодые нравятся.

— Я сам! — испугавшись, что Зопира опередит его, Сабазий закрыл телом входную дверь. — И не к Оронту, а к главному жрецу богини Ма Даиппу.

— И то ладно, — спокойно согласилась служанка. — У Даиппа денег побольше. Вон какие жирные хари у его сикофантов.

— А теперь отдай мою половину, — решительно сказал Сабазий, дрожа от обуявшей его жадности — он уже мысленно представлял, сколько ему заплатит главный жрец.

— Больше ничего не хочешь? — прищурилась Зопира. — Я пошутила. Денег ты не получишь. Проваливай. А мне нужно идти кормить наших припадочных. Слышишь, вопят, как полоумные, жратву требуют. И твоё разбавленное вино, которым только тараканов травить.

— Подлая шлюха! — выругался Сабазий и в ярости схватил длинный кухонный нож. — Я не позволю!..

— Остынь, — с угрозой сказала Зопира, поднимая со скамьи остроконечный железный вертел. — Даипп отсыплет тебе кучу серебра. Уж ты-то и не подумаешь поделиться со мной. Ну да ладно, я не жадная. Мне хватит и этих…

Окинув его с ног до головы презрительным взглядом, служанка бросила вертел на пол и вышла. Сабазий, тяжело дыша от непривычного возбуждения, долго и бессмысленно разглядывал нож, покрытый пятнами запёкшейся крови одного из тех баранов, которые сейчас мирно подрумянивались над очагом. Наконец хозяин харчевни глубоко вздохнул, приходя в себя, и жадно допил оставшееся от гоплитов родосское. Его единственный глаз округлился и излучал какой-то дикий, безумный свет.

Ани-Камах прощался с Митридатом. Уже не было смысла скрывать истинное имя любимца царя Антипатра, и горожане, высыпав на улицы и площади, громкими криками провожали закованных в броню гоплитов Понта. Среди них высилась и фигура царевича в дорогом эллинском панцире, подаренном царём Малой Армении. В целях безопасности, чтобы никто не смог после опознать охрану Митридата, Неоптолем и его воины ехали с опущенными забралами. Вместе с ними был и внушительный отряд арменийцев под командованием Вартана Чёрного. Они должны были проводить будущего царя только до границ Понта. Дальше, несмотря на страстное желание начальника царской хилии, арменийцам путь был заказан — это означало бы войну.

Митридата провожал сам царь вместе с придворной знатью. За месяц до описываемых событий он занемог, и теперь его несли в позолоченной лектике. Другие провожающие ехали на конях. Среди них была и безутешная Нана Ервандуни.

На огромной поляне у подножья невысокой горы, откуда начиналась узкая змея каменистой дороги, их уже ждали ковры, уставленные винами и разнообразной снедью — именно здесь должна была состояться прощальная трапеза. Спешившиеся воины уселись поодаль, выставив охранение, а знать вместе с царём и Митридатом расположились в уютной ложбинке на краю поляны.

Погода стояла ясная, сухая. Небольшой морозец пощипывал щёки, но снега лежали только на вершинах гор. Под ногами шуршала опавшая листва, на всё ещё зелёной траве сверкала седина утреннего инея, свежий горный воздух пьянил, как хорошо охлаждённое молодое вино.

Антипатр был угрюм и невесел. Надежды, питаемые им по отношению к Митридату-Дионису, рухнули в одночасье, рассыпались в прах: царевич наотрез отказался принять корону правителя Малой Армении. Впрочем, царь его понимал: в отличие от богатого и могучего Понта, имеющего торговые связи со всей Ойкуменой, здесь Митридата ждали голые камни, убогие очаги и скучная жизнь затворника.

Трапезничали недолго — дорога предстояла дальняя, опасная, и предаваться обильным возлияниям было непозволительной беспечностью. Быстро попрощавшись со знатью, Митридат подошёл к единственной среди провожающих женщине — красавице Нане Ервандуни. Два сопровождающих её брата деликатно отошли в сторону, завидев ясную девичью слезу, драгоценным бриллиантом сверкнувшую на ланитах.

— Я вернусь, — пытаясь сдержать себя, тихо обронил Митридат. — Надеюсь, что скоро. Если останусь жив…

— Верю. Я буду ждать. Возьми… — Нана положила ему на ладонь перстень-оберег из золотого сплава египетской работы с изображением священного жука-скарабея, искусно вырезанного на чёрном полированном камне. — Я буду ждать сколько нужно. Помни обо мне.

— Клянусь Дионисом, ты мне мила, как никто другой! Прощай…

Уже не в силах сдержать слёзы, Нана Ервандуни поторопилась отойти подальше от шумной знати. Митридат, понурив голову, направился к ожидающему его Антипатру.

— Мой мальчик… — старик положил руки на могучие плечи юноши. — Пусть боги будут к тебе благосклонны и щедры. Ты уезжаешь, забирая частицу моего уже немолодого сердца. Чтобы не случилось, запомни — мой дом укроет тебя от непогоды, а очаг согреет и накормит. Когда воссияешь на троне Понта, знай — арменийцы твои друзья и союзники, верные и преданные. В том тебе моё царское слово.

Чувствуя, как к горлу подступил тугой ком, Митридат порывисто обнял Антипатра, а затем одним прыжком вскочил на своего жеребца.

— Ахей! — взревел Неоптолем, хлестнув нагайкой скакуна, и отряд галопом помчал к виднеющемуся вдалеке редколесью, где начиналась дорога к перевалу.

Горы толпились до самого горизонта, словно отара белорунных овец. Небольшой водопад с неумолчным шумом изливался в обширное озеро; берега его были пустынны и усеяны осклизлыми гранитными валунами. Вокруг озера мрачной стеной высились вековые деревья; в кронах пралеса чернели какие-то странные сооружения, напоминающие огромные гнёзда. Если подойти поближе, то можно было заметить неуклюжие лестницы, верхними концами упирающиеся в основание сооружений, где виднелись дыры, закрытые звериными шкурами. У подножья деревьев, среди вытоптанной травы и опавших листьев, валялись выбеленные дождями кости животных, ореховая скорлупа и огрызки дикорастущих плодов. На редких прогалинах в беспорядке были разбросаны пятна кострищ, окружённые невысокими стенками из дикого камня. Вокруг царила тишина и безмятежное спокойствие.

Рассвет уже развесил над горами свои алые полотнища, когда в отверстии одного из необычных жилищ показались сначала волосатые ноги, а затем и торс человекообразного существа. Дикарь с обезьяньей ловкостью опустился на землю и, встав на четвереньки, по-звериному принюхался. Его маленькие глазки под сильно скошенным лбом блестели настороженно и зло. Он был полностью обнажён, но на шее у него висело ожерелье из медвежьих клыков, а мускулистые руки сжимали огромную дубину, утыканную острыми осколками кремня. Тело дикого человека сплошь покрывала густая чёрная шерсть, сквозь которую виднелись беловатые полоски многочисленных шрамов.

Убедившись, что вокруг поселения нет ничего такого, что могло бы представлять опасность, дикарь поднялся на ноги и издал низкий горловой звук, напоминающий рёв охотничьего рога. Эхо ещё отражало этот призывный клич, а из отверстий гнёзд-жилищ уже сыпались на землю сородичи дикаря, проворные и быстрые, несмотря на кажущуюся неуклюжесть и тяжеловесность. Вскоре вокруг него собралось около двух сотен человекообразных существ самого разного возраста и пола, преимущественно обнажённых, за исключением женщин, носивших вокруг бёдер повязки из беличьих шкурок.