Митридат - Виталий Гладкий

— Попытаемся. Я уже приказал. Будет ли из этого толк — не знаю. Между прочим, Митридата сопровождали и понтийские гоплиты.

— Кто? — помедлив, спросил Даипп, вспомнив в этот миг несчастного урода, томящегося в подземелье храма.

— Их лица были скрыты под забралами.

— Нужно проверить всех отсутствовавших в это время в войсках. Обратись к стратегам.

— Уже обращался… — в голосе Оронта послышалась неприкрытая злоба. — Меня отшили, словно вшивого попрошайку. Думаю, что только ты или сама царица смогут посодействовать следствию в этом вопросе.

— А Клеон?

— Хм… — с отвращением хмыкнул Оронт. — Стратег Клеон настолько важная шишка, что к нему ни на какой козе не подъедешь. К тому же, ему просто недосуг: он денно и нощно щупает, как кур-несушек, храмовых иеродул и обогащает римских купцов, покупая у них втридорога за счёт казны самые лучшие вина.

— Да, конечно… я помогу… — думая о чём-то своём, сказал Даипп. — А теперь иди, мне пора — скоро полночь…

«Я бессилен помешать им… — невольно содрогнувшись от внезапного страха, подумал жрец. — Смута и недовольство уже пустили чересчур глубокие корни как среди демоса, так и в кругах знати. Можно, конечно, казнить в назидание другим с десяток простолюдинов, но аристократов… Нельзя безнаказанно дразнить осиный рой, — Даипп вспомнил Диофанта. — Его голыми руками не возьмёшь, за ним стеной стоит царская хилия и купцы. Даже если он и впрямь замешан в заговоре, мне нужно молчать…»

Уже готовый к выходу, Даипп вдруг подозвал одного из старших жрецов, своего помощника, служившего ему верой и правдой много лет.

— В подвале сидит человек… — многозначительно глядя на жреца, сказал Даипп. — Это опасный преступник. Но перевозить его в царский эргастул чересчур накладно…

Помощник главного жреца понимающе кивнул и поторопился уйти. Дальнейшие объяснения ему не требовались — они понимали друг друга с полуслова.

В тот момент, когда Даипп ступил на алтарь, где стенали в предчувствии ужасного конца несколько пленных варваров, подготовленных к закланию, бедного Сабазия бросили в яму со змеями. Его безумный вопль слился с рёвом фанатичной толпы паломников — ритуальный бронзовый нож Даиппа рассёк грудь жертвы и ещё трепещущее сердце легло у ног украшенной цветами и разноцветными лентами статуи кровожадной богини Ма-Эннио.

Человеческая кровь стекала по каменному жёлобу алтаря в чашу из оникса, и участники полуночной мистерии, макая в неё пальцы, разрисовывали свои лица страшными узорами…

Оронт, разъярённый непонятным поведением главного жреца, шёл между огромных колонн к дальнему крылу храма, где находился один из тайных выходов — он не хотел пробираться через месиво тел невменяемой толпы, ненавидимой им так, как может ненавидеть лишь человек жестокий и замкнутый.

Несколько женских фигур в длинных плащах с капюшонами появились из полумрака и почтительно, с поклонами, расступились, освобождая дорогу. Оронт вдруг схватил одну из них и открыл лицо. На него с испугом смотрели глаза красивой, как Венера Милосская, храмовой иеродулы.

— Подите прочь! — резко приказал он остальным рабыням; те безропотно удалились.

Чувствуя, как его охватывает неистовое желание, помощник начальника царского следствия грубо потащил за собой иеродулу в одну из бесчисленных комнатушек, где жили младшие жрецы храма; сейчас они были пусты — все ушли на мистерию. Сорвав с рабыни одежду, он швырнул её на грубое ложе, и навалился на девушку, рыча, словно дикий зверь. Совершенно потеряв способность контролировать чувства и поступки, Оронт грыз иеродулу, впивался в её тело своими ногтями, как голодный гриф…

Звёздное небо постепенно светлело, поднимая свой огромный занавес перед солнечным диском, пока ещё таившимся за чёрной волнообразной линией горизонта. Убаюканная луна печально удалялась в свои чертоги, скрытые за плотными облаками.

Храм Ма-Эннио опустел, затих, только слышно было потрескивание угасающих факелов да шорох крыльев летучих мышей, возвращающихся в свои убежища среди развалин. Понтийская Комана спала крепким предутренним сном, словно насытившийся до отвала хищник.

Осеннее море неторопливо катило мелкую волну к далёким берегам. Ещё не наступило время штормового ненастья, и скучные буревестники безмолвно скользили над морской бездной в поисках пищи. Небо казалось высоким, прозрачным, но уже не было в нём той летней ясности и праздничности, побуждающей стремительных дельфинов устраивать весёлые забавы с прыжками и удивительными игрищами.

В такой спокойный осенний день достаточно пустынные воды Понта Евксинского бороздили три небольшие эскадры. Видимо капризной и своенравной фортуне надоело ждать событий, достойных как-то скрасить её скучную жизнь, и она воспользовалась властью, которой наделил богиню Юпитер, чтобы подтолкнуть колесо судьбы, ускорить его бег.

Первая эскадра состояла из трёх бирем, изрядно потрёпанных штормами и давно нуждающихся в килевании. Ракушки и водоросли толстой корой наросли на днищах, затрудняя вольный бег некогда быстроходных посудин, но хозяев бирем это обстоятельство не смущало — воинственные пираты-сатархи, эти гончие псы Понта Евксинского, в преддверии зимнего безделья вышли на свою последнюю в этом году кровавую охоту. Зная, что возле берегов Таврики богатой добычи им не сыскать, сатархи рискнули выйти в открытое море в надежде перехватить какой-нибудь караван понтийских купцов, направляющийся к берегам Фракии или в Элладу.

Вторую эскадру возглавлял Селевк. Четыре миопарона под его командованием всё лето наводили страх на мореплавателей Понта Евксинского, пуская на дно не только суда охраны караванов, но и пузатые грузовые посудины, набитые доверху продуктами и разнообразными товарами — киликийцы брали только золото, серебро, драгоценности, дорогие ткани и благовония. Причина, побудившая знаменитого пирата оставить благословенную Эгеиду и перебраться в неприветливый и мало знакомый ему Понт Евксинский, была одна — Селевк горел желанием вернуть свой любимый «Алкион» и примерно наказать похитивших его рабов.

И последняя группа судов, которую можно было назвать эскадрой только с натяжкой, бороздила синюю морскую глубь под вымпелами Понта. В её состав входили неуклюжий грузовоз, бирема охраны и совсем крохотное посыльное судно, напоминающее боевую унирему[252], но без тарана и под большим парусом, позволяющим быстро набирать скорость и уходить, если потребуется, от любых противников.

Любопытный и сведущий в морском деле наблюдатель мог заметить некоторую странность в прокладке маршрута этой эскадры и в оснащении грузового судна. Выйдя из Трапезунта, суда взяли курс на запад, а потом, будто опомнившись, вдруг дружно нацелили форштевни едва не в противоположном направлении. Этот манёвр был совершён глубокой ночью и в открытом море, что уже казалось необычным для торговых караванов, следующих через Боспор Фракийский в Эгейское море. Во избежание неприятных и опасных встреч с пиратами они держались вблизи берегов Малой Азии, чтобы в случае нападения укрыться в ближайшей гавани.