Дао Дзэ Дун - Сергей Анатольевич Смирнов

включится жесткое поле. Понимаешь?

— Понимаю, — ответил Страхов и действительно успокоился: становится мертвецом уже входило в привычку. — Все зараженные доставляются в зону на «изоляторе» в мертвом виде.

— Точно! — подтвердила богиня.

— А кто сказал, что их там оживляют? — резонно поинтересовался Страхов.

— Я не знаю, что там с ними делают, но знаю точно, что в мире Равновесия, здесь на Земле, никого не убивают, — с чувством сказала богиня. — А я знаю бэкграунд Равновесия.

— Я тебе доверяю, — второй раз успокоился Страхов.

— Доверяешь, но не веришь? — улыбнулась богиня почти так же, как улыбалась Дрозофила.

— Вера — это то же, что Рай, — улыбнулся в ответ Страхов. — Хочется, чтобы она была там, куда когда-нибудь попадешь… Слушай, Фати, я мерзну. Давай уже!

Как будто тучка зашла на солнце: Фатима Обилич нахмурилась, что-то сделала рукой и перед глазами Страхова появился пистолет без марки, какой-то суперпистолет.

Страхову он не понравился.

— Не надо Фати, — сказал он. — Возьми старый добрый наган товарища Мао, мне он почти как друг.

Брови богини приподнялись, но суперпистолет она сразу убрала.

— Он же так больно бьет! — удивилась она.

— Бьет — значит, любит, — пошутил Страхов. — Давай!

Богиня на несколько мгновений исчезла и появилась снова — с наганом в правой руке.

— Тяжелый… — сказала она.

— Давай! — снова скомандовал Страхов.

Богиня неловко взвела курок.

Страхов подумал, что ей надо помочь.

— Фати, поцелуй меня перед смертью, — попросил он.

Револьвер на миг оцепенел в руке богини, она опустила руку, приблизилась к Страхову, посмотрела ему в глаза.

«Какая женщина!.. Только губы слишком жесткие и сухие… — подумал Страхов. — Этот сюжет счастливым поцелуем не кончится — точно!»

— Удачи тебе, Александр Македонский, великий завоеватель реальности. Не пропадай, — тихо сказала она и поцеловала его в губы.

Он запомнил ее поцелуй, ее жесткие и сухие губы, а выстрела в сердце совсем не запомнил.

Часть третья. МЕДНАЯ ТЫСЯЧА и ЭМИГРАЦИЯ В «ЦАРСТВО НЕБЕСНОЕ»

Часть третья

МЕДНАЯ ТЫСЯЧА

и

ЭМИГРАЦИЯ В «ЦАРСТВО НЕБЕСНОЕ»

Долго ли, коротко ли взгляд Страхова гулял по волнистой текстуре досок потолка прежде, чем он осознал, что открыл глаза сразу, как проснулся. Он сразу перешел из сна в явь, не анализируя сновидений. Не собрался — и проскочил мимо. Первая отчетливая гипотеза была: нельзя так часто нырять в криопаузу и становится трупом — это вредно для здоровья. Утрачиваются важные навыки…

Но, похоже, сна как такового не было. Помнилось полное ничто, вроде комы. Без сновидений. Значит, в эту ночь он ничего не заработал на личном продакт плейсменте.

Времени он тоже не чувствовал… Вместо этого было предчувствие, что времени нет и больше не будет.

Над ним был только этот умиротворяющий волнистый, высокоэкологичный узор на досках потолка. Очень дорогая текстура! Такой же узор, какой он видел в детстве, просыпаясь летом в том доме. Точно такой же!

«Вот я и сделал реальность» — без испуга и без восторга подумал он и почувствовал приятную опустошенность, что возникает при достижении цели, теряющей от ее достижения живой смысл.

— Добро пожаловать в новую русскую зону, — услышал он мягкий мужской голос, тон которого желал мира и добра.

Тело Страхова, как могло, ощупало обволакивавшее его пространство, идентифицируя его как мягкую, очень комфортную постель. Взгляд спустился вниз и проскользнул в сторону стоп по одеялу, заправленному в белый полотняный, практически антикварного производства пододеяльник с ромбическим вырезом посредине. Таких уже лет тридцать не было на свете. Одеяло в пододеяльнике упиралось вдали, как море в горы, в никелированный щит-решетку еще более антикварной кровати. Щит выглядел как новенький. Это была точно такая же кровать. Как в детстве. Значит, дело не в уровне инфо-доступа.

Страхов повернул голову и увидел сумрачный объем небольшой комнаты деревенского, судя по внутренней обстановке и отделке, дома времен былых, давно ушедших… вернее, оборвавшихся в равновесное одночасье.

У другой длинной стены стояла еще одна такая же кровать с панцирной сеткой и никелированными щитами, застеленная.

У одной короткой стены, позади Страхова, стоял старый, но очень новый платяной шкаф, а у другой короткой стены с зашторенным окном, стояли по обе стороны от него два старых, дизайна эдак годов шестидесятых, производства эдак советской Мебельной фабрики №13, но очень новых, судя по ярко-зеленой буклированной обивке, кресла. В одном из этих кресел сидел пожилой, но спортивно подтянутый человек лет семидесяти. Его было хорошо видно, как и всю обстановку комнаты, поскольку легкая ситцевая занавеска в цветочек ярко светилась под напором утренних — явно утренних! — лучей солнца.

— Спасибо, — сказал Страхов. — Утро доброе, судя по всему…

— Доброе, доброе, — с доброй улыбкой подтвердил пожилой, подтянутый человек.

Он взял со столика, что стоял под окном между креслами, небольшую темную кружку, поднялся из кресла и двинулся к Страхову.

Человек шел, неторопливо катя перед собой ностальгическую волну. На нем были потертые, но явно от долгой носки, аутентично потертые, не произведенные по технологиям «варенок», «бетономешалок» и «мясорубок» джинсы марки Super Rifle допотопного пошива и фланелевая, с вишневой цветовой основой ковбойка. Такие Страхов когда-то едва успел застать на старшем поколении, когда оно еще было ровесником ему нынешнему.

Человек шел босым, уверенно и неслышно, и, подойдя, протянул кружку Страхову. У него на запястье были правильные, в стиль, часы — «Стрела» производства Первого московского часового завода, модель примерно 1970 года. Опознав их, Страхов удивился и подумал, не повысился ли его информационный уровень. Не повысили ли его, вообще?..

Он потянулся назад и вверх, чтобы принять полусидячее положение. Только после этого он изучил взглядом кружку. Она была медной. Таких в его детстве не было — были эмалированные, голубенькие снаружи, беленькие внутри, иногда в черными щербинками.

Он почувствовал себя быстро выздоравливающим больным, которому пришла пора осторожно, но бодро соскочить с больничной койки, резким движением