Дао Дзэ Дун - Сергей Анатольевич Смирнов

до конца своих дней заняться, чтобы через неделю не повеситься от скуки».

Он начал предвидеть, что ему вот-вот сделают такое предложение, от которого он не сможет отказаться. Так и случилось, едва он о том подумал.

— Саша! — услышал он самый родной, каким только мог быть родным, оклик.

Остро кольнуло в сердце и как будто проткнуло его. И сердце как будто лопнуло, но не убило инфарктом, а, напротив, он ощутил, как в нем открылось еще более широкое живое пространство.

Он повернулся к лесу задом, а к дому и лугу за ним передом — и увидел Лизу. Он была свежее, моложе и любимей, чем в первый день их встречи. На ней светились желтенькая футболка, белые короткие шортики и белое полотенце через плечо. Она была по-северному — соблазнительно мягко — загоревшей.

Она неторопливо шла по высокой траве к дому и к нему, Страхову, улыбалась просто — все было так, как если бы они расстались накануне в постели, ночью, заснув бок о бок, а утром она просто проснулась раньше него и сбегала искупаться куда-то, на еще не образовавшиеся в сознании Страхова озерцо или речку. Непросохшие ее волосы струйками свисали до плеч.

Страхов знал точно, что когда она подойдет к нему вплотную, он заплачет, и это будет самое лучшее из всего, что может произойти с ним в этой новой реальности, пробуждая в нем хоть какое-то доверие к ней.

Он давно продвигался к этой реальности, он ее старательно создавал, не зная точного результата. Возможно, эта реальность должна была стать последним из самого лучшего, что он мог вообразить и, значит, создать по своей воле…

Сил идти к Лизе навстречу не было, их просто не должно было быть. Потому что в этот миг он ощутил особый страх, и он знал, что страх превратится в ужас, если он сделает хоть один шаг сам. А так… она подойдет — и больше никакого страха никогда не будет.

— Здравствуй, Саша! — сказала она, когда подошла, когда почти вошла в него, обняла и прижала к себе, прижалась щекой к щеке, словно оттягивая миг поцелуя. — Наконец-то! Мы тебя уже все заждались…

— Ты так чудесно пахнешь речной водой… — прошептал он, пытаясь проглотить ком, заткнувший горло. — Как ракушка в детстве… Вот тут особенно. Ракушка-макушка…

Она чуть отстранилась, внимательно посмотрела ему в глаза — и стала немного расплываться в его глазах.

— Я очень по тебе соскучилась, — сказала она, и, словно отгоняя всякие пустые чары, добавила: — Ты такой смешной. Не бойся, мы все тут живы.

— Я тоже очень соскучился, — сказал Страхов. — А я вот там, где был до сих пор, не знаю…

И заплакал.

Лиза снова прижала его к себе и зашептала в ухо:

— Все, все прошло… Я все знаю… Ничего страшного… Это все там, в той неправильной и фальшивой, и жестокой жизни. Анна — хороший человек. Там трудно. Все как-то друг друга там поддерживают, хоть и криво… Все… Все… Забудь. Здесь все давно прощено. Сейчас я просто разбужу тебя поцелуем — и все.

Первый раз, как почудилось Страхову, это был поцелуй на твердой и бескрайней земле, а не над пропастью высотой минимум в восемьдесят стеклянных и острых, как бритвы, этажей.

Он смял Лизу, подхватил ее…

Она легко, как сильная русалка, вывернулась из его рук.

— Подожди, Саша! Подожди! Тебе нельзя так сразу, — звонко и громко заговорила она. — Тебе еще нужно адаптироваться. До завтрака — нам вредно. Трудно будет настроить созерцание, а ты сейчас нужен всем вот такой, какой есть.

— Какой? — спросил Страхов.

— Свежий, — засмеялась Лиза. — Они говорят: «интактный». Тебе понравится.

Что-то насторожило Лизу во взгляде Страхова, когда она повела его к дому:

— Все в порядке. Ты сам все поймешь. Здесь это самое интересное и нужное… Ты ведь пока даже не представляешь, сколько ты сделал для всех нас… да и вообще, — она махнула полотенцем, как белым лебединым крылом, — для всего мира. Ты стольким для нас пожертвовал!

— Ага, — кивнул Страхов. — Лучших друзей поубивал… старика одного… Девушку, хоть и нервную, но хорошую подставил…

Удивительно, каким чистым, честным и не тягостным вдруг вышло это раскаяние. Удивительно — потому что Страхов удивился этому.

— А вот они тебе все благодарны, между прочим, — игривым тоном стала Лиза раскрывать секреты, которые здесь, похоже, секретами ни для кого не были. — Мужу Анны скостили срок, они снова на подъеме и счастливы. У каждого из твоих друзей-коллег теперь своя фирма с максимальным кредитным пулом. У Бориса дома — твой портрет на полстены, он божится сына назвать твоим именем. Эта, как ее, девушка Дрозофила теперь весь южный сектор курирует. Смотритель Маяка жив-здоров, его полечили от депрессии… Кого еще забыли?

— Фатиму Обилич…

— …Странное имя, — пожала плечами Лиза. — Про эту ничего не знаю. А что у вас там было?

— Все то же самое, — попытался Страхов не выдать своей мимолетной задумчивости. — Если все прощено, то все прощено.

— Ну, и выбрось из головы. — Лиза подхватила его под локоть и потянула сильнее. — Здесь так: я тебя разбудила своим поцелуем — и все, что было во сне, забыто. И никакого самоанализа. Здесь — зона свободная от Юнга и Кемпбелла.

«Странно», — подумал Страхов, не сразу соображая, что же, собственно, опять странно.

— Тебя это удивляет? — спросила Лиза. — И мне странно… Ты же оказался такой сообразительный.

— Странно другое, — понял Страхов. — Мне почему-то показалось, что разбудила меня поцелуем не ты, а тот… как бы это сказать… «встречающий». «Высший Мудрец», если по терминологии… но если терминология здесь не действует…

— Ну, у него есть имя, фамилия, как у всех нормальных людей, — чрезвычайно простодушно заметила Лиза. — А ты разве его не узнал?.. Вот это действительно странно.

Страхова осенило: конечно же, он! Алипкович!

— Алипкович! — прошептал он, как крикнул. — Владимир Алипкович!

Один из крупнейших нефтегазовых олигархов предравновесной эпохи. Они все потом как-то незаметно ушли в тень, растворились, исчезли… Были слухи, что спаслись от энигмы где-то на Кайманах или Тувалу… У Фатимы Обилич были на этот счет свои прозрения, но она явно промахнулась… Кто-то сумел ее надуть.

Они все ушли с