Амнистия - Андрей Троицкий

Но сна не было. Мешал заснуть запах бензина, от которого побаливала голова, собачий лай, доносившийся из двора, шорохи и звуки неизвестного происхождения.

Через полчаса Журавлев провалился в тяжелую дремоту, как в бездонный колодец. Но нормальный спокойный сон так и не пришел. К половине третьего ночи Журавлев извертелся на неудобном сидении. Он отлежал поочередно правую и левую руку, и тут отчетливо понял, что заснуть не удастся.

Он сел, поднял спинку. Достав с заднего сидения термос с теплым кофе, он влил в себя две полные крышечки, съел бутерброд с сыром, хотя есть совершенно не хотелось. Локтев, за пару часов молчаливого ожидания соскучился по человеческому общению. Он за компанию выпил кофе и протер запотевшее лобовое стекло мягкой тряпкой. Он включить радио, но Журавлев запротестовал.

– Не надо лишних звуков, – сказал он. – Эту гуталинную музыку пусть негры слушают. Нам ещё долго тут сидеть. Пока дождемся Кислюка, голова совсем тяжелая будет. Скажи мне такую вещь, что ты собираешься с ним сделать, с Кислюком?

– Собираюсь с ним поговорить, – ответил Локтев. – Не здесь, разумеется. Я знаю одно место. Километров десять от кольцевой. Там было колхозное поле. А потом землю выкупил банк, собирался строить коттеджи. Вырыли несколько неглубоких ям. На том дело и кончилось. Строительство бросили. Хочу вывести туда Кислюка и поговорить с ним.

– А дальше? Ну, после разговора?

– Пристрелю его, – просто ответил Локтев. – У меня в багажнике лопата, двадцатилитровая канистра с водой и медный купорос, три килограмма. Купоросу даже больше, чем требуется. Сброшу Кислюка в яму, засыплю купоросом, залью водой и закопаю.

Журавлев присвистнул и криво усмехнулся.

– А ты сильно изменился за последнее время. Очень сильно. Ты стал жестким человеком.

– Да, я изменился, – согласился Локтев. – Но за последнее время со мной много чего произошло. Меня били смертным боем, в меня стреляли, меня сжигали, меня взрывали. Моя жизнь и сейчас висит на волоске. И после всего этого я должен оставаться добреньким? Я изменился. И теперь готов сделать то, чего не мог сделать раньше. Чего не могут сделать другие люди. В этом моя сила.

Журавлев закурил, опустил стекло. Помолчал минуту и сказал:

– Почему ты выбрал именно купорос?

– После армии я два года заочно учился в химико-технологическом институте. По существу, купорос – это кислота в сухом виде, в гранулах. Сернокислая медь, которая быстро разлагает мягкие ткани. Засыпаешь человеческие останки этой дрянью, заливаешь водой – это нужно, чтобы ускорить реакцию. Через полгода в могиле останется голый скелет. Одни кости. Чтобы их растворить, нужна серная или азотная кислота в концентрированном виде.

– Но ведь кости-то останутся.

Сонливость Журавлева как рукой сняло.

– Кости растворять не обязательно. Никто не станет выяснять личность погибшего по черепу, реконструировать его лицо. Потому что это слишком дорогое удовольствие, примерно полторы тысячи долларов. У следствия нет таких денег.

– Да, ты все правильно рассчитал, – кивнул Журавлев. – Преступники, убийцы, как правило, не имеют двух курсов химико-технологического института. Когда я служил в милиции, вел такое дело. Один тип убил целую семью. Жену, мужа и ребенка. Ночью он вывез тела за город, закопал в лесу, возле дороги. Где-то он слышал, что в негашеной извести трупы разлагаются очень быстро. Короче тела он пересыпал известью и закопал. Прошло пять лет. Все это время преступник прекрасно себя чувствовал. Он был уверен, что история закончилась. Но в том месте, где была могила, тянули газопровод, нашли захоронение. И уже на следующий день установили личности убитых, а там и преступника нашли. А ведь пять лет прошло. Понимаешь в чем ошибка убийцы?

– Ясно. Негашеная известь мумифицирует трупы. В этой среде они могут находиться, сколько угодно. Лежат и не пахнут.

Журавлев поднял кверху большой палец.

– Вот именно. Ты соображаешь. А вот другой случай. Одна стареющая женщина обратилась в милицию с заявлением, что у неё пропал муж. Этот мужик моложе своей грымзы лет на пятнадцать. У него была молодая любовница, с которой он отводил душу. Он женился, чтобы устроить себе быструю карьеру, решить жилищный вопрос. В милиции подумали, что мужик просто сбежал к какой-нибудь молодухе. Его искали не слишком старательно. Прошло полгода. К той женщине приехала родственница, остановилась у нее. Когда хозяйки не было дома, родственница захотела квашеной капусты попробовать. Полезла в большую кастрюлю с капустой и упала в обморок. Понимаешь почему?

– Теперь не понимаю.

– Хозяйка хранила в кастрюле с соленой капустой голову своего якобы пропавшего мужа. Она знал, что тот собирается от неё уйти к другой женщине. Убила его, тело закопала, а голову засолила с капустой. Время от времени она доставала голову из кастрюли, любовалась на супруга. Она ведь его очень любила. А затем клала голову на прежнее место. В соленом капустном рассоле мягкие ткани обезвоживаются. Человеческая голова может запросто пролежать в капусте год, а то и больше. И все как новенькая. Будто её только вчера отрубили.

– И какой срок получила эта вдова?

– Никакого, – ответил Журавлев. – Вдова прошла экспертизу в институте имени Сербского. Она оказалась душевно больной. Ее лечили в психушке. Насколько мне известно, через пару лет её оттуда выписали под наблюдение районного психиатра. А спустя ещё некоторое время вдова снова вышла замуж. На этот раз за своего ровесника. Живут душа в душу. Пока.

Локтев толкнул Журавлева в бедро и показал пальцем на арку дома. Из неё показался здоровый мужик в короткой кожаной куртке.

– Идет. Это Кислюк.

Над двором повисли предрассветные сумерки, напоминающие поздний вечер. Мокрый асфальт отражал серый небесный свет.

Мужчина плотной комплекции возник, казалось, ниоткуда. Он обогнул машины, оставленные хозяевами возле арки, и зашагал прямо по тротуару. Кислюк, глядя себе под ноги, держал курс к своему подъезду. Журавлев за секунду оценил ситуацию.

– Я первым.

Он открыл дверцу, спустил ноги на мостовую.

Когда, наконец, Кислюк поднял глаза, то остановился как вкопанный и онемел. Перед ним стоял немолодой мужчина в мятом коричневом пиджаке и фетровой шляпе. В правой руке мужчина держал большой пистолет.

Дуло смотрело в живот Кислюка. Широкое пистолетное дуло, темное и загадочное, как южная ночь. Немая сцена продолжалась долго, очень долго. А может, Кислюку только так показалось. Он посмотрел в глаза мужчине и понял, что тот не намерен шутить. И вообще не любит разыгрывать посторонних граждан.

Второй пистолетный ствол ткнулся сзади под ребра.

– Снимай куртку, – прошипел Локтев в самое ухо.

Кислюк не собирался спорить. Он распахнул куртку на груди, вытащил руки из рукавов. Куртка упала к ногам.

– Руки назад, – скомандовал Локтев.