Bella Германия - Даниэль Шпек
Шрифт:
Интервал:
До сих пор помню тот день, когда впервые показала маме Барби, которой сама сшила платье. Я долго копила карманные деньги, подбирала лоскуты и обрезки – все ради того, чтобы моя Барби отличалась от других. Но мама, долго не желавшая признавать в роскошной модели дело моих рук, заметила только что-то насчет пластикового американского китча, внушившего целому поколению ложное понятие о красоте. Короче говоря, моя Барби оказалась злом, а я сама – жертвой индустрии игрушек. А вовсе не юным художником, чей творческий импульс впервые нашел себя в адекватном воплощении.
Именно в тот день наша с мамой близость дала трещину, которую не удалось залатать по сей день. Но то, что когда-то казалось главной трагедией моей жизни, воспринимается сегодня как мое второе рождение, первое утверждение моей идентичности и разрыв духовной пуповины. Однако ощущение ущербности никуда не исчезло – я осознала это, уже когда мода стала моей профессией. Оно как бы переместилось на другой, более глубинный уровень, поскольку его источник до сих пор оставался от меня скрыт.
Что еще роднило меня с итальянским мальчиком из Хазенбергля, так это его непоседливость. Нечто подобное я с детства ощущала в себе, но связывала с хаотичным образом жизни матери. Теперь же я чувствовала, что внутреннее беспокойство, возникающее у меня от долгого сидения на одном месте или длительного общения с одним и тем же мужчиной, равно как и тяга к путешествиям и вечная неукорененность, каким-то непостижимым образом связаны именно с Винченцо. Как будто существуют некие подземные токи, соединяющие людей одного корня. Их различаешь инстинктивно, как запах, мелодию или тайный код, известный лишь посвященным. Это наследство, которое мы получаем, сами того не замечая, как гены или вирусы, – неуловимая для посторонних перекличка поколений.
И тут мы услышали, как открылась дверь и кто-то вошел в квартиру. Я обернулась, но зеркало в гостиной отражало только нас троих на террасе. Я выглядела потрепанной и уставшей. Потом за стеклом мелькнуло что-то светлое. Должно быть, Винченцо увидел меня до того, как я успела его заметить. Я была спокойна. Волнение давно уже улеглось. Так в какой-то неуловимый момент исчезает страх сцены, и дальше все идет будто само собой.
Винценчо вышел на террасу – и сразу состарился на несколько десятилетий. Во всяком случае, с мальчиком из рассказов Джованни этот мужчина не имел ничего общего. Туфли из дорогой кожи, рубашка под светлым блузоном наполовину расстегнута. Темные кудри, загорелое лицо с тонкими чертами и беспокойные глаза – один карий, другой серо-голубой, не знаешь, в который смотреть. Под мышкой зажат скомканный грязный комбинезон, какие носят автогонщики. Вблизи оказалось, что ткань пропитана кровью.
Заметив это, Кармела вскочила с места: что случилось? Винченцо ответил с явной неохотой, а Джованни мне перевел: машина перевернулась, пришлось ехать в больницу. Пустяки, всего лишь царапины. Джованни подошел к племяннику, осмотрел ссадины на руке. Я одна осталась сидеть. Винченцо избегал смотреть в мою сторону, хотя его волнение было очевидно. Так уж получилось, что в центре внимания оказался он, а не я. Я уже начинала чувствовать себя лишней, когда он вдруг обратился ко мне:
– Когда ты приехала?
Вопрос прозвучал на хорошем немецком.
– Сегодня утром.
На самом деле за этим «когда» стояло «зачем». Нас все еще не представили друг другу. К чему, если роли давно распределены. Вместе с тем решился вопрос вины, которого я больше всего опасалась. Ведь, признай он себя виноватым, я оказалась бы в положении жертвы, что мне нужно было меньше всего.
Только не это. Я хотела предстать перед ним взрослой независимой женщиной – полной противоположностью тому, что он во мне, судя по всему, видел. Тягостную паузу нарушила Кармела, предложив ему сесть. Он остался стоять. Джованни сказал что-то, я разобрала только имя Джульетты. Мое присутствие на террасе было невыносимо для Винченцо, я могла только догадываться, что творилось у него в душе.
Пауза затянулась до бесконечности. Никаких объятий, никаких приветствий – ничего. Я была непрошеным гостем, заявившимся к тому же не по своей воле. Последнее следовало подчеркнуть особо.
– Твой отец хочет тебя видеть, – сказала я и добавила, чтобы было ясно, который из двух: – Винсент.
– Что ему нужно?
– У него инфаркт, он в больнице. Положение критическое.
– И что?
Он дернул плечами. Его холодность обескуражила меня.
– Он хочет с тобой поговорить.
– Почему он сам не приехал ко мне?
– Он приехал ко мне.
– Вот как… – За этим уничижительно-саркастическим тоном крылась ревность.
– Он хочет тебя видеть, как можно скорее. У него мало времени.
– Мне не о чем с ним говорить.
Винченцо повернулся и ушел. Мы услышали, как щелкнул замок в ванной. Вот и встретилась с исчезнувшим папочкой. Кармела смотрела на меня виновато и дружелюбно, как будто говорила: «Он не такой, дай ему время». Но с меня было довольно. Я сняла жакет со стула, подхватила чемодан и вышла.
Джованни пытался меня остановить, но я уже выскочила на лестничную площадку. Они не должны видеть, как я разрыдаюсь, точно ребенок. Что именно стояло между Винченцо и его отцом, что заставило его отказаться от своей дочери – все это меня больше не интересовало. Я сдержала данное Винсенту обещание. В такси я впрыгнула, прежде чем Джованни успел схватить меня за руку. Велела таксисту ехать на вокзал – может, успею сесть на какой-нибудь поезд, идущий в сторону Мюнхена. И лишь тогда сообразила, что при мне ни цента.
Водитель вышвырнул меня из машины прямо посреди большой улицы. К счастью, я не поняла выразительной тирады, которой он сопроводил это. Иначе в ответ мне пришлось бы высказаться о его соотечественниках. Солнце садилось. Я стояла на разделительной полосе отвратительной портовой улицы. Мимо проносились автомобили. Вдали прозвучал корабельный гудок. Сразу за домами прожекторы посылали в небо гигантские снопы света.
И как добраться до дома? В моем чемоданчике на колесах не было ничего, кроме смены нижнего белья, джинсов, пары рубашек и косметички. Зазвонил мобильник – Джованни. Я проигнорировала вызов и зашагала в сторону моря.
На берегу дышалось легче. Темная вода плескала в каменную стену набережной. Вечерний воздух пах водорослями и машинным маслом. Я набрала номер Робина, но звонок перебросило на голосовую почту. Наверное, ужинает с итальянскими инвесторами.
«Привет, Робин, я в Неаполе. Ты оказался прав, идея была крайне неудачной. Я возвращаюсь, но денег на билет у меня нет. Позвони мне, пожалуйста. Спасибо, чао».
Об итальянском холдинге я не упомянула. Да и что я могла сказать? Я стояла на берегу Средиземного моря, и моя жизнь лежала в руинах.
– Oh, signorina! Americana?
Я вздрогнула. Из темноты скалилась пьяная рожа.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!