Наблюдатель - Валерий Большаков

Давид обошел рубку по кругу – и неожиданно обнаружил узкий проход между пультами. Проход расширился в короткий коридорчик с нишами по обеим сторонам, а в нишах.

– Вот вы где… – прошептал Давид, оглаживая гладкие овальные обручи.

Обручи были холодными, неживыми. Торопливо ощупывая один за другим, Виштальский испытал мгновенную радость – десятый по счету обруч хранил тепло. Одиннадцатый тоже был «живым».

– Есть!

Давид сразу расслабился. Он достиг своей цели, выполнил приказ Большого Жреца. И заплатил за этот чертов венец шестью десятками жизней.

– А ля гер, – криво усмехнулся он, – ком а ля гер. Зуни-Ло! Передай нашим, чтобы собирались в обратную дорогу! И возвращайся, проводишь меня.

Виштальский взял обруч двумя руками и как бы надел на уровень лба. Внеземное изделие неожиданно стало стягиваться, пока не охватило голову широким венцом.

Давид ощутил испуг – щас как даванет, гаррота инопланетная, и череп вроде того яичка – крак. Нет, ничего такого. Венец сидел как влитой, словно по его голове сделан. Пусть там и остается, целее будет. Один транслятор отдадим Свантессену, а этот подарим Вите. Когда-нибудь.

Дождавшись возвращения Зуни-Ло, Дава спустился на нижнюю палубу – второй транслятор он повесил через плечо, как перевязь. Сработал шлюз, выпуская его и Зуни-Ло наружу, по ту сторону перевала, где Одинокие горы полого скатывались в плоскость степи.

Давид покинул вместительный тамбур и вышел на травянистую поляну, окруженную скалами. Прямо перед ним на каменной платформе покоился трехметровый диск, довольно искусно высеченный из базальта. На него были налеплены сотни ленточек – изваяние крейсера выполняло функцию идола. Вокруг стояли высокие смуглые люди в коротких кожаных штанах с бахромой по швам. На их шеях висели на шнурках золотые нагрудники, плечи были окручены золотыми браслетами, а головы перевязаны кожаными полосками с перьями и хвостами зверьков. Это были варвары-горги, кочевавшие у Большой реки. Узрев выходящего бога, кочевники обомлели и как один пали на колени, вздымая руки и голося:

– Агее эту!

«Аке ету», – перевел Давид, «Спаси и сохрани» по-русски. Он поднял руку и величественно сказал:

– Мир вам!

2

Обратно домой рыцари и их верные оруженосцы вышли ранним утром, надеясь засветло достичь Пустынных гор.

– Кагаги! – подозвал Виштальский горца. – Есть тут путь напрямик, минуя твоих грибоедов? А то у меня всего один заряд остался.

– Да есть такой… – затянул горец. – Через ледник. Наши там не ходят. Если переночуем в предгорьях и выйдем с утра, то успеем перейти на другую сторону.

– Отлично! Веди.

– Только там опасно! Трещины. Лавины.

– Ничего, справимся как-нибудь. Гвардия, вперед!

– Р-рух! – было ответом Даве.

Виштальский ехал, жмурясь на солнце, и будто заново открывал себя. Он даже не знал, на что способен, ведать не ведал, кто таков Давид Маркович Виштальский.

Ему всегда хотелось считать, что он способен быть твердым и решительным, и это оказалось правдой. Но не полной. Твердость была – и жесткость, жестокость даже, тоже присутствовала. А решительность порою перехлестывала в беспощадность. И это, к сожалению, не слова. Скольких он уже убил? Вот он проговаривает это ужасное слово, и ничто в нем не содрогается. Словно так и надо. Но ведь нужда действительно была! К месту вспомнилась давняя экранизация романа «Час Быка». Там трое землян отправляются в экспедицию в город Кин-Нан-Тэ и сталкиваются с бандой «осквернителей двух благ», подонками и отморозками. Землянам надо было прорываться с боем, а они сидят и ждут подмоги. Кто-то из них даже восклицает: «Не прорываться же, спасая наши драгоценные жизни!» А почему бы и нет? Самое интересное, что в конце, так и не дождавшись помощи извне, земляне обрушили инфразвуком старую башню, и та рухнула, погребая и высокоморальных пришельцев, и аборигенов, нравственных уродцев. И какой смысл был холить и лелеять драгоценные жизни той мрази, которую все равно размазали тонким слоем?

Восприятие другого человека равным тебе – это величайшее достижение, главная составляющая морального благосостояния. На Земле. А в Глубоком Космосе? Как быть, если встреченный тобой гуманоид гораздо хуже тебя? Что делать, если данный носитель разума склонен только пищеварить, потреблять этиловый спирт, разведенный с водой в пропорции сорок на шестьдесят, и совершать половые отправления? И как поступить, если данное существо жаждет продырявить тебя колющими и режущими предметами без должной дезинфекции и анестезии?

Наверное, самое главное, глубинное знание, которое преподается галактисту, это как раз умение видеть гада в человеке. И оценивать встречного-поперечного не с высот морали и этики, а с позиций здорового эгоизма.

Когда привыкаешь к подобным понятиям, то начинаешь выводить для себя иные формулы нравственности и решаешь Проблему Бескровного Воздействия в упрощенном варианте: нельзя причинять смерть ребенку, женщине, старику, безоружному или пленному. На остальных это правило не распространяется.

А иначе просто нельзя! Ну невозможно было в чем-то убедить «осквернителей двух благ», нельзя доказать их вину и объяснить собственную правоту. Они бы не поняли – им просто нечем было понимать! Такие индивиды близки к анацефалам, мозги они хоть и имеют, однако не пользуются ими.

«Но убивать-то зачем?! – заламывают руки человеколюбы. – Что вам, какого-нибудь самбо мало или гипноизлучателя?» Великие небеса, черные и голубые! Как объяснить этим прекраснодушным гуманистам, что ситуации бывают разные? Что, когда на твоего друга наседает безумная толпа линчевателей, надо стрелять в нее, чтобы разбежалась и не успела растерзать. Что если не ликвидировать палача, карателя, правителя-изверга, то от его руки или по его приказу умрут сотни и тысячи ни в чем не повинных людей.

Но гуманистам этого не понять. Мозги у них есть, но всякие допущения о жестоком обращении с людьми блокируются, не допускается и мысли об этом. Потому что мучать и убивать нехорошо, а все галактисты – бяки. И вообще – возлюби ближнего и дальнего.

Правда, когда эти разносчики добра и податели любви к человеку попадают в заварушку, они не вырывают сердца из груди, чтобы осветить путь толпе на манер Данко, а прячутся за спины галактистов.

Данко. Пылкий межеумок. Вывести людей на свет – это было правильным решением, самым добрым. Но сердце-то зачем удалять? Тут даже не в том дело, что горящий миокард Данко толпа втоптала в землю, дело в необратимости глупого поступка. Отдать свою жизнь – не подвиг, умереть проще всего. Не подчинил своей воле рефлексы, послушался выброса гормонов – и бросился наперерез, прикрывая грудью товарища. И что? А ничего. Принял пулю в грудь или импульс лучемета – и сдох. А товарища добьют вторым выстрелом.

Герой – тот, кто ищет и находит, борется и выигрывает, спасает и охраняет, принимая на себя все удары жизни, а умереть себе не позволяет, потому что мертвый воин – побежденный воин, это поддавки врагу. Смерть – всегда маленькое предательство. Погибая, ты выбываешь из боя, создавая слабое звено в цепи обороны и умаляя силы соратников. Ты уже не сможешь прикрыть своего. Настоящий воин тем и ценен, что не дает врагу шанса уничтожить себя, зато сам делает всё, чтобы живая сила противника понесла убыль.