Избранные произведения - Лайош Мештерхази

В наших общих интересах, чтобы как можно меньше безработных оставалось дома и как можно больше бежало в соседние государства. Разве не так? Экономическая эмиграция происходит с официальной помощью. Могу вас успокоить: эти двое представились мне не под вымышленными именами. Я ручаюсь за них. Они не беглые преступники, и у них нет никакой политической причины оставить страну. Если не верите моим словам, пожалуйста, арестуйте их обоих. Они или здесь, в Дьёре, или в Сомбатхее. У вас есть возможность проверить, что я говорю правду.

Он сказал это очень твердо. Положение его, конечно, было весьма тяжелым. Младший инспектор, однако, стал держаться как будто менее уверенно.

— Все в порядке. — Он встал. — Благодарю, господин секретарь. Желаю выздороветь. До свидания! Надеюсь, мы встретимся вновь, но не по этому делу…

Он ушел. Ваги не мог оставаться в постели. В домашних туфлях и халате он взад и вперед шагал по комнате и до прихода врача курил сигарету за сигаретой.

— Нашли их? — нетерпеливо обратился он к врачу.

— Нет.

— Что с Гутманом?

— Выпустили после обеда, он ушел домой; когда я искал его, сказали, отправился в Сигет. Я обошел несколько раз весь Сигет, Гутмана не обнаружил, попал в облаву. Только что был снова в доме старика, его нет.

— А тут случилась новая беда, еще большая.

— Ну!

— Полиция знает адрес в Сомбатхее.

Доктор растерянно свистнул и опустился в кресло. Но через минуту он взял себя в руки и снова был готов помогать. Он сказал, что сядет в сомбатхейский поезд, который отправляется около полуночи, сделает вид, что едет навестить больного в какую-нибудь близлежащую деревню. Где-то там у него действительно живет больной. Он обойдет вагоны, поищет нас — ведь он хорошо знает меня в лицо — и предупредит, чтобы мы не заезжали в Сомбатхей, а пересели в Целдёмёлке на другой поезд и поехали в Сентготхард. Там у друзей можно попросить помощи.

Так они и договорились.

Лишь по прошествии многих лет я узнал, сколько новых забот и хлопот помимо нашей воли мы причинили друзьям. В ту ночь, когда врач искал нас на перроне дьёрского вокзала и в сомбатхейском поезде, мы с Белой, усталые, но довольно веселые и спокойные, бодро шагали в направлении Чорны.

Мы пришли туда часов около двух ночи, забрались в зал ожидания и среди сонных, унылых пассажиров тоже немного вздремнули.

Без всяких приключений мы сели в скорый поезд и приехали в Шопрон около шести утра.

Теперь, когда я мысленно перебираю события тех двух дней, может показаться, будто наши удачи прежде всего являются результатом неловкости наших противников… Три начальника огромного сыскного аппарата не помогали друг другу, а работали вразброд, и почти каждый сыщик пытался вырвать у другого награду… Безусловно это соперничество тоже сыграло большую роль, ибо наши противники в Дьёре собрали все силы, чтобы нас поймать.

Конечно, утверждать, что мы спаслись лишь благодаря соревнованию между сыщиками, будет ошибкой. Это такая же ошибка, как если бы мы сказали, что капитализм рухнет из-за конкуренции. Разумеется, нет. Краха капитализма добьемся мы, рабочие, при помощи революции.

Главные силы истории — это мы, а не капиталисты с их конкуренцией. Своим спасением мы обязаны не непримиримому соперничеству, которое возникло между нашими преследователями, а прежде всего тому, что о нас беспокоились тысячи и тысячи рабочих и каждый помогал в меру своих сил. Если сосчитать всех тех, кто непосредственно пришел к нам на помощь, их было не менее пятидесяти. И они многим из-за нас рисковали.

И я знаю, что много других сделали бы то же самое…

Глава восемнадцатая

В Шопроне нет улицы Руми

Мы вышли из вокзала и направились прямо в центр города.

Во влажном свете летнего утра блестели крыши старых домов, и солнечное тепло уже разогнало предрассветные облака. Небо было синее, и воздух, пронизанный золотыми нитями лучей, почти что видим. Воздух был свеж и чист. Мы, счастливые, вдыхали его глубоко: ведь это был «тамошний» воздух. Он проникал сюда с Альп, из соснового леса, окружающего город с запада.

Шел восьмой день наших странствий. Да, восьмой день… Почти не верится…

Отправляясь из Ваца, мы рассчитывали, что через восемь часов уже будем шагать по дружеской земле… Восемь дней! Сколько погибших надежд, сколько разочарований, сколько сверхчеловеческих усилий, переживаний… И все-таки, несмотря на все, мы чувствовали себя легко и весело. Мы глубоко вдыхали пахнувший сосною свежий воздух, несущий нам привет из-за границы.

Ни на вокзале, ни в городе мы не заметили особого оживления полиции. На перроне и в залах ожидания не было тех господ с тросточкой, в котелке, которые с деланной безучастностью стоят, уставившись в пространство, и в которых опытный глаз таких гонимых, как мы, уже за сто метров узнает переодетого жандарма. Здесь нас не ждали, о нас не знали.

Лишь в первые несколько минут мы испытали некоторое волнение. Выйдя из поезда и ступив на маленькую привокзальную площадь, мы почувствовали неприятную дрожь: мгновение, и раздастся знакомое: «Стой! Предъявите документы!» Это стеснение, однако, скоро прошло. С поездом прибыла большая толпа, спешившая на работу в понедельник утром, и мы затерялись в массе людей.

Пойдем прямо на улицу Руми, решили мы, и ради безопасности как следует осмотримся возле дома. Может быть, даже и не войдем. Сейчас половина шестого, наш человек скоро отправится на работу, мы подождем его на улице, подойдем, передадим письмо Ваги… Возможно, через час мы будем уже на границе. Или через два часа… Мы никогда еще не чувствовали с такой непоколебимой уверенностью, как в эту минуту, что скоро будем свободны. Нигде, даже в Эстергоме, когда увидели противоположный берег, мы не чувствовали свободу такой доступной и близкой. Один наш попутчик в поезде, какой-то учитель, с патриотическим подъемом объяснял, что Шопрон, «самый верный город», вклинивается в территорию чужих стран, что он на три четверти окружен австрийской границей. «Выйдешь из сада — и в Австрии», — сказал он.

Да! Здесь нет бурливой реки, нет стоящей в засаде береговой охраны. Выйдем из сада, и пусть тогда гонятся за нами преследователи.

Мы бодро шагали по старой булыжной мостовой. Много людей таких же, как мы, шли туда и сюда, спеша на работу; железнодорожники, простые женщины-работницы, отправившиеся за покупками, дворники, рано просыпающиеся жители города.

Очутившись на главной площади — она показалась нам главной: там стояла старая церковь, виднелись стены какого-то замка и, если я не ошибаюсь, на другой