Флорентийские маски - Роза Планас

– Ты знакома с женой Марка? Она тоже актриса. В тот день, когда я присягал на верность ордену, она была в большом зале вместе с нами.

– Правда? – спросила Андреа, зловеще улыбаясь. – Вполне возможно, что мы знакомы. В нашей профессии все знают друг друга.

Федерико больше ни о чем не спрашивал, понимая, что Коломбина будет отвечать невпопад, как ей вздумается или как ляжет карта. Его всегда покоряла эта способность жить, повинуясь лишь порывам собственного настроения. Неожиданно он осознал, что больше всего на свете хочет сейчас обнять ее, сделать своим ее тело – тело, скрывающее какую-то неведомую ему реальность. Как знать, может быть, на самом деле она мертва и ее теплая ласковая плоть, так хорошо угадываемая под одеждой, – это всего лишь еще одна ловушка на его пути.

Старый Винченцо распахнул дверь дома; на нем был элегантный домашний халат. Седые волосы аккуратно уложены; он явно только что принял ванну и теперь распространял вокруг себя тонкий аромат какого-то незнакомого одеколона. Он хлопнул сухими ладонями и громко произнес:

– Добро пожаловать, мой друг! Ты помнишь день, когда впервые переступил порог этого дома? Ты был уверен в себе и рассчитывал найти здесь старого отставного вояку, немного пьяного, немного хвастливого. И как же мы все с тех пор изменились! Столько событий – и все из-за какой-то деревяшки…

Эта риторика синьора де Лукки уже не могла ни заинтересовать, ни обеспокоить Федерико. Он с трудом стоял на ногах. Андреа отмахнулась от отца:

– Не приставай к человеку. Не видишь, как он устал? Пусть сначала поужинает и поспит, а завтра видно будет.

Винченцо церемонно поклонился. Пока они шли по коридору в столовую, он продолжал говорить:

– Да, дочка, ты права. Я смотрю, у него сильный жар. Пусть умоется перед ужином. Я сегодня составил такое меню, от которого воскреснет даже покойник. – С этими словами он обернулся и сделал театральный поклон, который должен был дать понять, что он раскаивается за столь неуместную шутку. – Прошу прощения, как-то само сорвалось! Я не хотел тебя обидеть. Ты только что похоронил друга, а какой-то старый дурак толкует тебе о воскрешении человеческой плоти.

Андреа, похоже, была недовольна шутками отца. Она бросила на него такой холодный и злобный взгляд, что, казалось, он должен был провалиться на месте, поняв, какое отвращение вызывает у собственной дочери.

– Арлекин, ты что-то разболтался. У Федерико нет никакого желания слушать твою галиматью. Быстро принеси еду и оставь нас в покое!

Отвешивая поклоны, будто перед ним была аплодирующая публика, старый де Лукка наконец вышел из комнаты. Федерико с трудом дошел до кресла и буквально рухнул в него. Он был настолько измотан, что закрыл глаза. Коломбина вышла, и он остался один. Его трясла лихорадка, а в голове шумело так, будто в ней несся целый табун лошадей. Сил у него не было ни на что – даже на то, чтобы просто встать и уйти. Вспомнив об Антонио, он даже засомневался, суждено ли им когда-нибудь увидеться. Ему вдруг показалось, что его опять обманули и мексиканец вовсе не приезжал во Флоренцию. Пытаясь воззвать к остаткам логики, он рассудил, что, будь Антонио во Флоренции, он скорее всего приехал бы вместе с Андреа в аэропорт, чтобы увидеться со старым другом незамедлительно. Впрочем, из всего, что происходило с Федерико в последнее время, ничто нельзя было назвать нормальным и логичным. Все события развивались не так, как требовал здравый смысл. Вещи, явления и люди – все становилось расплывчатым и виделось как в дымке, как за стеной дождя, смывающего следы путников.

Коломбина вернулась через пару минут и принесла флакон туалетной воды. Она намочила платок и обтерла лоб Федерико. Ему сразу же стало легче. Жидкость издавала приятный аромат моря и будто смывала иссушающий жар лихорадки. Мало-помалу он восстановил силы, которых, как ему казалось, должно было хватить, чтобы в течение еще какого-то времени выдержать жажду сценической активности, обуревающую старого Полишинеля.

«Хорошее вино – лучшее лекарство», – повторял Винченцо де Лукка за ужином. Федерико, уставший от навязываемого ему в Англии пива, не заставлял себя упрашивать и с удовольствием следовал рецепту, прописанному гостеприимным хозяином. Любезность, с которой встретил его отставной офицер, свидетельствовала, что у него нет никаких обид на любовника своей дочери. Неприятный инцидент, когда Федерико грозился сжечь маску Арлекина, казалось, забыт окончательно.

– Ботаник, хороший ботаник, настоящий ученый. Ты можешь назвать хоть одного такого? – вопрошал Винченцо, потягивая отличное вино, специально открытое по случаю встречи.

– В данный момент ни одного не могу припомнить, – ответил Федерико, не горевший желанием вступать в разговор на эту тему.

– Каролюс фон Линнеус, проще говоря, Линней – вот кто был величайшим. Это он открыл половое разделение растений, выставив на всеобщее обозрение ту тайну, которую природа стыдливо скрывала от нас. Он был швед, сын протестантского пастора, обожавшего садоводство.

Федерико спрашивал себя, к чему может привести импровизированный симпозиум на тему естественной истории. Похоже, во всем этом балагане осмысленным был только один образ: сад в пасмурной холодной Швеции как символ насилия над природой и испытываемой ею боли. Несмотря на всю усталость и нежелание поддерживать дурацкие разговоры, профессор Канали приготовился слушать и делать выводы из услышанного. Стараясь беречь силы и поменьше говорить, он все же сумел продемонстрировать искренний интерес к словам старого де Лукки, который под воздействием выпитого обрел еще более впечатляющий дар красноречия. Его дочь слушала разговор вполуха, не вникая в детали, по ее лицу было видно, что пьяная болтливость Арлекина ей не по душе. Судя по всему, она опасалась, что в таком состоянии он может сболтнуть лишнего.

– Путешествия – вот ключ ко всем тайнам и загадкам, – продолжал тот, – но путешествовать можно по-разному. Вот посмотрите на меня – я в своей жизни столько путешествовал, сколько вам и не снилось, но физически я очень редко покидал город. Я могу оставаться здесь в бессознательном, кататоническом состоянии, а моя душа унесется так далеко, как я захочу. В общем, могу летать, куда пожелаю, – как ведьма, только без помела. Ха-ха-ха! Соображаешь, сынок? – С этими словами он зловеще подмигнул.

– Эй, капитан, хватит молоть всякую чушь, – перебила Андреа властным тоном, давая понять, что болтовня отца ей неприятна.

– Нет, нет, Коломбина, дорогая, пусть он говорит как настоящий добрый брат. Арлекин имеет полное право говорить правду, ему нет смысла быть неискренним или прятаться от опасностей в кустах. Мы же как братья. Нет, даже больше – мы карбонарии!

На этот раз актер приветствовал слова Федерико бурными аплодисментами:

– Прекрасная Аусония принадлежит нам. Скоро начнется новый цикл, новая эпоха, и все это благодаря тебе, мой друг. Кончилось наше прозябание, и мы, бедные актеры, встретим наконец нашего спасителя. Настает время подлинной свободы!

Профессор поднял бокал и произнес тост в честь блестящего будущего, уже видневшегося на горизонте. На самом деле он понятия не имел, о чем говорит старый Винченцо, но был твердо намерен следовать ходу его мысли.