Крутой мэн и железная леди - Елена Арсеньева

Алёна поспешно закутала их и подтянула к подбородку.Свернулась спасительным клубочком, унимая дрожь.

Это закон природы – как замерзнешь, начинают кошмарысниться. Снились они Алёне также на переполненный желудок, от усталости,нервных потрясений и от духоты. Нынче ночью имели место все необходимыеусловия. И вот вам результат!

За окном как-то подозрительно серело. Неужели уже светает?Наверное, сейчас еще только часа три или четыре, надо постараться снова уснуть.

Постаралась. Но не удавалось.

Ничего удивительного, между прочим: вчера рухнула-то часов вдесять, так что выспалась. Ну и прекрасно. Романчик про Федру кто писать будет,Пушкин? Он-то написал бы, а вот ты… Между тем писать его надо скорей, скорей, аты вчера к нему даже и пальцем не притронулась!

Предрассветный час – что может быть лучше для работы? Ночьнеохотно отступает, духи и демоны еще роятся в полумраке, глядишь, меж нимиотыщутся духи героического Тезея и его злосчастной жены Федры, терзаемой своейзапоздалой страстью к Иго… тьфу ты, пропасть! К Ипполиту!

Алёна закуталась в халат, причесалась, побрызгала в лицоминералкой из пульверизатора (такими в парикмахерских смачивают высохшиеволосы, штука удобнейшая, а чем меньше прикасаешься пальчиками ко все ещелилейному личику, тем лучше, минералка же – только не слишком щелочная – вещьдля кожи пользительнейшая!) съела банан, потом выпила кофе (на пустой желудок,говорят, вредно), включила компьютер и, не запуская «Outlook», чтобы неотвлекаться на всякие прилетающие тела – сейчас ее интересовали только души! –сразу открыла в «Word`e» файл со своим романом.

Произведение хоть и писалось по мотивам античного сюжета,все же было вполне современным. Тезей, царь Афинский, чем-то напоминал ТитаАндроника из жуткого и великолепного фильма «Титус», да и вообще, не торокерская, не то античная эстетика этого фильма явно переночевала в еще недописанном романчике Алёны Дмитриевой. Тезей почитал «отца своего Посейдона» итем не менее грозил дерзким разбойникам [15] с Истмийского тракта «мочить их вотхожем месте». Ну а Ипполит, жрец ревнивой богини Артемиды, конечно же, училсвою застенчивую, неуклюжую мачеху танцевать ритуальные танцы…

В процессе этих уроков Федра в него и влюбится смертельно –совершенно так же, как Алёна влюбилась в Игоря.

О господи, медленный фокстрот с Игорем! А румба? Особеннокогда закидываешь ножку на его бедро?! Как он прижимал к себе Алёну в этуминуту! Кажется, не было ничего лучшего в ее жизни. Его невероятные глаза, егоулыбка, его запах и запах этого его дурацкого «Фаренгейта»!.. Всё вранье,конечно, он всем одинаково улыбается, черные солнца сияют для всех одинаково, ив танце невозможно не прижимать к себе партнершу, но все же, все же, все же…Неужели больше никогда?!..

«Переживу я это или нет?» – всхлипнула писательница, вялоопуская пальцы на клавиши и уныло глядя на экран, на текст своей очереднойнетленки.

Ладно, «Достоевский», забудь о своей рефлексии! Разгоничерные туманы! Вперед, к роману!

Итак, добродушный Терамен, наставник Ипполита и друг Тезея,пытается объяснить Федре, что своей замкнутостью и провинциальными, завезеннымис Крита манерами она просто-напросто компрометирует царя.

«Молю вас о прощенье, госпожа… не мне, конечно, вамнапоминать, вам лучше моего сия простая истина известна: с волками жить –по-волчьи выть. В Трезене все должны обычаи Трезены соблюдать, и псарь, и царь,и вы, моя царица!»

Кстати, о птичках. Страсть к стилизации порою доходит уписательницы Дмитриевой до патологии. Согласно Гомеру и прочим античнымклассикам, в те легендарные времена все как на подбор, и люди, и боги,изъяснялись исключительно гекзаметром. И в любви объяснялись гекзаметром, идорогу спрашивали у случайного прохожего. И на здоровье только так жаловались,и сплетничали! Тяжеловесного гекзаметра («Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса,Пелеева сына и т. д…») Алёна не осилит, а главное, этого не переживут ееиздатели. Однако в романчике «Федра, или Преступная мачеха» все герои будутизъясняться белым стихом, каким-нибудь, условно говоря, бесцезурным ямбом.Подобно героям Шекспира или Лопе де Вега. А почему нет? Не принято? Но ведь«Достоевского» хлебом не корми – только дай поломать какой-нибудь шаблон! Аесли это кому-то напомнит не величавую поступь Гомера (Шекспира, Лопе де Вега),а речения Васисуалия Лоханкина, то это их личные трудности. Каждый понимаетвещи согласно своей испорченности.

Словом, Терамен продолжает:

«Ваш Крит родной – он столько горя причинил Элладе! Жива,еще жива об этом злая память! Вас встретили враждебно, это правда, но вы чтосделали, чтоб эту победить вражду? Увы, моя царица, ничего! В себе замкнулись,ни на шаг из дому. Подумать можно, что у вас кривые ноги, проказа на лице, горбна спине и лысина вдобавок! А ведь вы прекрасны, о моя царица! Как величава,горделива ваша поступь… Ну разве, может быть, чуть-чуть излишне величава… итяжела, скажу вам откровенно. Когда б во храме Артемиды вы плясали – здесь всепомешаны на танцах Артемиды, известно это вам, ну что ж, сие диктует мода! –итак, когда б во храме Артемиды вы плясали, вы б двигались воздушней,грациозней, легче, и стан бы ваш… того… немножко похудел… О да, красавицыдолжно быть много, это любят боги, но… сбросить где-то как-то сотни триталантов, а лучше втрое [16] – вам не повредит. Вам Ипполит поможет! Царевич втанце – просто совершенство, вполне достоин он святилища, в котором служит. Вастанцевать охотно он научит – он добр и чуток, реноме отца блюдет: сам говорил,как тошно ему слушать, что вас провинциальной неотесой называют!»

Федра уныло отвечает:

«Да я и есть такая неотеса. Читала много книг, старинныхфолиантов, а вот танцы… о, на них смотрела я как на пустейшую забаву! Выдумаете, нужно научиться? Конечно, Ипполит танцует бесподобно… и Афродитавосхитится, глядя, как румбу исполняет наш царевич или, к примеру, медленныйфокстрот… но я… я не смогу! Нет, это невозможно! И нелепо!» Но Терамон не хочетугомониться и убеждает:

«Noblesse oblige? K.,tpyfz wfhbwf! Exbnmcz nfywtdfnmghbltncz dct ;t! Dfv `nj ye;yj? ye;yj? edthz.! Yt njkmrj kbim lkz ntkf – lkzleib///»