Дети черного озера - Кэти Мари Бьюкенен

— кровь, утоляющую жажду. Но с какой целью? Чтобы боги не оставили соплеменников, когда те поднимут клинки где-нибудь на востоке? Чтобы Лис мог оставить этот мир, не разрушив своей мечты о победоносном восстании?

— Ни один из нас не отправится на восток, — говорит отец. — Ни один из нас не будет оглушен, задушен, утоплен или обескровлен. Хромуша станет жить как жила, бегать быстрее ветра. Однако не будем забывать уроки этого дня и те низкие чувства, которые мы испытали. Давайте запомним нашу нерешительность и то, что утешение не пришло, хотя мы подчинились приказаниям друида. Подумайте об этом, — говорит он.

И я думаю: думаю об упорстве Лиса, о его убежденности в том, что на поле брани нас ожидает слава. И тем не менее мы падем. Друиды всего лишь люди — люди с земными нуждами, желаниями и слабостями, идущими об руку с горячей верой. Лис не последний, кто призовет людей к насилию, к ненависти, кто станет провозглашать праведность и добиваться торжества — и эти притязания подвергнут сомнению лишь наименее ревностные.

Дубильщик потирает руки, словно объявляя похороны оконченными, и говорит:

— Будто и не бывало его на Черном озере.

Лис отправился в Другой мир, и я могу войти в хижину, не опасаясь застать его там. Я буду лежать на своем тюфяке, не пытаясь разгадать намерения друида. И отец тоже. Но матери не будет рядом с ним. Лис все-таки побывал на Черном озере.

ГЛАВА 35

НАБОЖА

Почти полную луну Набожа прожила в лесу у реки, питаясь травами и птичьими яйцами. Вдали тянулась полоса мощеной дороги, ведущей сперва в Городище, затем в Вироконий, через всю Британию. «Суровая, как месть», — подумала Набожа, впервые увидев римскую дорогу. Ее близость означала, что торговый город совсем недалеко, но Набожа не чувствовала радости — лишь бремя предстоящих бесконечных дней без Хромуши, без Кузнеца.

Устремившись было в Городище, она вернулась к лесному одиночеству и набрала веток, чтобы устроить убежище. Затем однажды заметила из зарослей небольшую группу соплеменников, тащившихся по дороге в сторону Городища: в крови, в синяках, они едва передвигали ноги, словно быки под ярмом. Наконец она собралась с духом и подошла к одинокому юнцу, толкавшему тележку. Приблизившись, почувствовала запах разложения. Подойдя еще ближе, она увидела, что его глазница отливает синевато-красным, а тележка полна мертвых тел. Отрубленная голова, болтаясь на петле, продетой через проколотые уши, колотилась о боковины телеги.

— Мальчик, — спросила Набожа, — есть ли вести о мятеже?

Он поведал, что Камулодун, Лондиний и Веру-ламий, три главных римских города в Британии, превращены в пепел, их жители истреблены — резня унесла восемьдесят тысяч жизней. Его уцелевший глаз избегал смотреть на тележку, и юноша оживленно продолжил: к моменту встречи с римлянами численность войск Боудикки, окрыленной предыдущими успехами, возросла до семидесяти тысяч. Юноша прервал рассказ, подбородок у него задрожал. Необузданные орды Боудикки атаковали римлян, растекшись по долине, словно молоко по столешнице. Римляне стояли неподвижно — передние ряды — сплошная линия щитов, между которыми торчали мечи. Юноша с трудом покачал головой, словно воздух вокруг него был густым, как деготь.

— Мы сильно превосходили их в численности, — сказал он, — но были заранее обречены.

Он поведал о поражении, предсказанном Хромушей, о том, как его сородичи падали наземь и римляне наступали, топча поверженных.

— Твои родные? — Испросила Набожа, указывая на гору тел.

— Кроме головы. Это римлянин. — Его голос надломился. — Трофей везу, в память об отце.

Ему не терпелось продолжить путь, но она заставила его подождать, набрала плакун-травы, перетерла камнем и осторожно наложила кашицу на глазную впадину. Объяснила ему, как готовить свежие примочки, и велела накладывать дважды в день. Наконец юноша снова пустился в путь со своей тележкой, постанывающей под страшным грузом.

Набожа вернулась в заросли и долго сидела, закрыв лицо руками. Затем собрала снедь, которая понадобится ей наутро. Но с рассветом на дороге появились римские всадники, еще не полностью отошедшие от безумия битвы: они вопили, рубили клинками воздух и вонзали пятки в конские бока. Набожа снова спряталась в чаще.

С тех пор она не выходила из леса, отваживаясь спускаться к реке только за водой. Вдали начали появляться большие группы марширующих римлян и отдельные соплеменники, рыщущие на краю леса. Дважды, собирая зелень и яйца, она натыкалась на тела — мальчика с отрубленной рукой, старухи с вывороченными кишками.

Однажды ранним утром, намереваясь наполнить мех, Набожа остановилась у дуба, росшего на краю поля. Выглянув из-за ствола, она осмотрела сначала дорогу, затем ближний берег реки. Путь казался свободным. Сняв с плеча мех, Набожа присела на корточки на берегу. Но стоило ей опустить сосуд в реку, как вода перед ней ожила, словно потревоженная внезапным порывом ветра, явив смутные очертания человеческого лица; оно вдруг приобрело цвет плоти, на месте глаз и рта появились темные провалы. Вода вокруг лица мерцала млечной белизной. Набожа, отшатнувшись, упала, потом кое-как поднялась, отступила еще, и вдруг нежный голос Хромуши вырос над речной гладью и прошептал: «Жди…» В следующее мгновение река сделалась обычной, и спокойное синее небо отразилось в ней.

Набожа юркнула за дуб, затем скользнула вниз по стволу и уселась на корточки. Сердце трепетало при мысли, что Хромуша, вывернувшаяся из ее рук, каким-то образом проделала такой огромный путь от Черного озера, чтобы прошептать ей наставление. Неужели дочь смягчилась к матери? Смягчился ли Кузнец? В следующий момент, однако, Набожу одолела прежняя усталость, и она прижалась головой к стволу. Разум сыграл с ней шутку.

Позади дуба раздался всплеск. Осторожно выглянув из-за дерева, она ахнула: не более чем в шести шагах от нее на коленях у воды стоял, обмывая в реке плечо, римский воин. Вскочив, он выхватил меч и выставил его в направлении дуба, откуда послышался возглас. Пытаясь встать, Набожа уронила мех, прижала тыльную сторону ладони ко лбу, зашептала: «Услышь меня, Покровитель!» Вот, значит, как это будет. Вот так она встретит свой конец?

Римлянин подошел ближе, и глаза его расширились, на лице мелькнуло узнавание.

— Ты… — выдохнул он, и конец меча уткнулся в землю.

И действительно, он был знаком ей: как можно забыть этот шрам, тянущийся из-за уха к горлу! Этот человек был среди солдат, что приходили на Черное озеро.

— Я лечила твой нарыв. — сказала она и тронула его за ухом, указывая, где именно.

— Ты тогда напомнила мне девушку, которую я оставил в Италии. — Его плечи поднялись, опустились. — У тебя та же грация.