Сердце потерянное в горах - Анна Сарк

мужской туалет? — я швыряю влажное полотенце в раковину и оборачиваюсь к ней.

— Видела табличку, но не обратила внимания, — я позволяю ей прижать себя к стене и она поднимает голову, встречаясь со мной глазами. Я пропускаю между пальцами ее шелковистые волосы и убираю с лица прилипшие пряди.

— Тебе очень идет смокинг, — ее пальчики пробегают по золотистой вышивке, — Одевай его почаще.

— Я не каждый день женюсь, — рука перемещается на мой живот, рубиновое кольцо сверкает в приглушенном свете.

— Тогда оставим его для спальни, — серьезно отвечает Эмма, я наклоняюсь к ней ближе, почти касаясь ее лба своим. Ее зрачки расширяются.

— Посмотрим, — выдыхаю я и она судорожно сглатывает, ее руки уже на моих плечах. Я резким движением притягиваю Эмму к себе и она выгибается, обнимая меня ногами.

— Всегда хотела попробовать секс в туалете.

Мои пальцы скользят под ее платье, вверх по гладким чулкам, прикасаются к трусикам и ласкают кожу под эластичной резинкой. Я чувствую, как Эмма дрожит и во мне просыпается животное желание. Оно заполняет собой внутреннюю пустоту. Всё становится неважным: ни прошлое, ни настоящее. Я будто возвращаюсь обратно в темноту. К простому сексу. Выпивке. И наркотикам.

Я вынуждаю ее открыть рот, хватает только одного моего прикосновения. Эмма кусает мне губы в жадном поцелуе. Ее влажный язык щекочет мое нёбо, заставляя меня стонать. Она разводит бедра в стороны, приглашая меня проникнуть в нее. Наше дыхание перемешивается. Мои руки гуляют по ее телу, изучая каждый миллиметр кожи, поглощая ее без остатка. Кажется, мы ищем что-то в друг друге. Что-то, чего нет и никогда не будет.

Дверь открывается и кто-то входит в уборную.

Эмма сползает с меня, одергивает юбку и вызывающе смотрит на вошедшего. Смутившись, парень выбегает за дверь.

— Ты лишила его шанса справить нужду, — насмешливо говорю я, мое дыхание всё еще прерывистое, — Наш заказ, наверняка уже принесли.

Настроение Эммы резко портится.

— Меня начинает беспокоить, как быстро ты берешь себя в руки, — бурчит она сквозь стиснутые зубы.

— Должен признать, я не ожидал, что ты такая бесстыдница.

— Вижу, тебе по-прежнему нравится унижать меня и оскорблять, — вздыхает Эмма.

Мы единственные, кто рискнул сесть на улице. В самом углу, подальше входящих и выходящих посетителей. Я отодвигаю стул и сажусь на свое место. Вэй вяло ковыряется в салате. Бифштекс распространяет в воздухе аппетитный аромат, но я не хочу есть. Отступник видимо тоже. Его блюдо стоит нетронутым.

— Джен звонил? — спрашиваю я.

— Нет, — Вэй поднимает на меня глаза. — Какие наши действия?

— Поживете у меня несколько недель, — это единственное, что я могу предложить.

— Ясно, — голос Вэй звучит холодно, отчетливо и отстранённо. — У вас медовый месяц?

Удивительно, но я все еще обращаю внимание на ее горько сжатые губы и выступившие на скулах алые пятна.

— Командировка, — отвечает вместо меня Эмма и кладет свою ладонь на мою руку.

Слишком интимный жест. Заставляю себя сидеть смирно, не смотря на дикое желание стряхнуть ее пальцы. Я ненавижу отца, навязавшего мне супругу, ненавижу Клауса, с его вечными нравоучениями, ненавижу Эмму, играющую роль идеальной жены и главное, я ненавижу доктора Полк, собственную мать.

Официант приносит серебряный поднос с лежащим на нем белым конвертом. Он кладет его на середину стола и бесшумно исчезает. На шероховатой поверхности бумаги мои инициалы. Неужели Клаус нашел способ связаться со мной? Я оглядываю двор, но его нигде нет. Беру конверт в руки и открываю:

Господи, не в ярости Твоей обличай меня

И не в гневе Твоем меня наказывай.

Помилуй меня, Господи, ибо немощен я,

Исцели меня, Господи, ибо потрясены кости мои.[1]

Я не понимаю ни слова. Нет ни подписи, ни объяснений. Нахмурившись, передаю записку Эмме, она быстро пробегает ее глазами.

— Мы должны разгадать загадку? — она смотрит на меня, ожидая, что я всё проясню.

— Похоже на стихотворение, — хмурится Вэй.

— Это покаянный псалм, — как ни в чем не бывало выдает измененный.

Я складываю записку обратно в конверт и кидаю на поднос.

— И?

— До «Изменения» верующие читали по пятницам семь покаянных псалмов. Так они обращались к богу. Молили о помиловании и очищении грехов.

— Не испытывай моё терпение, — медленно говорю я, — Кто его отправил?

— Скажем так, не все из вас отъявленные говнюки.

Я твердо встречаю презрительный взгляд отступника. Во мне поднимается смесь ярости и негодования.

— Вы придумали много оправданий, чтобы чувствовать себя комфортно в своем воображаемом идеальном мире, но правду не скроешь, сколько бы вы не пытались. Похоже вы трое начинаете понимать, что к чему.

Я не успеваю задать вертящийся на языке вопрос, как в ночную тишину врывается оглушительный рев. Он прокатывается по всем улицам протяжным залпом и у меня закладывает уши. Красные огни устремляются в небеса, раскрашивая купол в кровавый цвет.

Мы в ужасе подскакиваем со своих мест.

— «Оранжевый код», — выдыхает один из нас.

[1] Псалм 6

Глава 31

Лилит

Я бесшумно двигаюсь вдоль стены, повинуясь какому-то древнему инстинкту. Вокруг меня плотная тишина и неподвижность. Стражников нет. Это радует и злит меня одновременно. Они так уверены, что мы будем смиренно ждать своей участи. Будем подчиняться и покорно соглашаться со всем происходящим здесь, что даже не позаботились о ночной охране.

Я выдыхаю, прежде чем выйти на открытый участок. На потолке камеры, едва заметные глаза, двигающиеся из стороны в сторону. Я стараюсь держаться слепых зон и попадаю в еще один коридор. Мне хватило одной прогулки, чтобы запомнить дорогу.

Остановившись, я прислушиваюсь.

Ничего. Не единого звука.

В ушах только шум моего быстрого сердцебиения и я иду дальше. Вдруг, впереди раздается глухой звук шагов, до меня долетает только эхо, но скоро стражники будут здесь. Я лихорадочно оглядываюсь. Пот выступает на коже холодными каплями. Паника внутри меня разрастается. Заметив небольшое углубление в стене, я