Черная кровь - Ник Перумов

– А он не услышит, как мы его тут ругаем? – шепотом спросила Уника.

– Не услышит. Он совсем ушел. Это и к лучшему, а то с ним вместе идти, все равно, что на рузархе верхом прокатиться: и быстро, и споро, и никто на тебя не кинется. Вот только охоты на такую прогулку немного, и в конце не знаешь, куда попадешь, то ли до места, то ли до брюха.

– Мне он тоже не нравится, – сказал Таши. – Противный, хуже Тейко.

Вроде бы и сильный, и умелый, и колдовству всякому обучен, а гниль наружу проступает, как у червивого ореха. И с матерью говорит не по-сыновьи.

– Гниль, говоришь, проступает? – многозначительно спросил Ромар. – А ты хоть знаешь, с кем дорогу шел?

– Сын Йоги… – удивленно ответил Таши.

– Сын-то, сын, а кто у него отец?

– Оте-ец?.. – протянул Таши, оглушенный страшной догадкой.

– Понял… – сказал Ромар. – Да, так оно и есть, не человек это, мангас. С ним никто совладать не может, одна Йога, да и то до поры.

– Но ведь мангас… – Таши развел руки, стараясь показать что-то необъятное, и замолк, вспомнив, какие разные мангасы были у согнутых.

– Верно, – обычно они здоровущие, – признал Ромар, – а этот не удался. Тоже вот вопрос: из каких его отец будет? На согнутого не похож, на трупоеда – тем более.

– Может, карлик? – подала голос Уника. – Потому он и маленький.

– Карлики – не люди, они ночным лемурам сродни, – отрезал Ромар. – От них у женщины детей не появится, даже если и случится что между ними.

Значит, еще какой-то чужинский народ по миру бродит. Мало нам своих печалей…

Таши наконец справился с оцепенением, вытащил меч и обвел взглядом поляну, усыпанную мертвыми телами.

– Что ж мы тогда его отпустили, мангаса проклятого? – проскрежетал он. – Да если б я знал…

– Успокойся! – резко сказал Ромар. – Потому я тебе и не говорил ничего прежде времени, чтобы ты глупостей не напорол. Тебя послали не на мангасов охотиться, а дело делать. Бродит он тут и пусть себе бродит. Сам видишь, нас он не тронул, даже помог. Вот и ты его не трогай. Давай, лучше в путь собираться. Карликов нам всех все равно не закопать, так что пусть лисицам достаются. Ох и нечисти тут потом заведется… не приведи Лар кому-нибудь на этой поляне заночевать. Убить не убьют, но и целым не отпустят.

* * *

За день они ушли довольно далеко от недоброго места, так что Уника наконец перестала испуганно вздрагивать от всякого лесного шороха. К полудню утренний морозец заметно сдал, но вместе с тем откуда-то натянуло низких обложных туч, из которых засеял мелкий нетающий снег. Началась зима.

– Ничего, – привычно утешал Ромар. – Зимой по болотам легче ходить.

Мшаники попромерзнут, коркой ледяной возьмутся, пройдем как по плотной дороге. А летом бы ввязли, что муха в пчелиный мед.

Таши пытался представить себе хваленые болота, но это не удавалось.

Дома болотинами звали камыши. Вдоль лугового берега камыш местами чуть не на день пути тянулся, но даже в плавнях всегда пройти можно – где вброд, где вплавь. Но как камыш может со мхом быть? Да еще и трясина какая-то…

Холмы, поросшие крупным сосняком пополам с березами, перемежались мокрым лесом, где господствовала ольха, горькая осина и, опять же, береза.

Мха кругом было сколько угодно, но Ромар обещал что-то еще более мшистое.

Откуда он знает, если сам здесь не бывал? Полдня идем, а ничто не показывает, что лес где-то собирается уступать место хоть болоту, хоть чему бы то ни было.

Болота открылись неожиданно. Очередной холм оказался последним, и сосны у его подножия разом скукожились, потеряли в росте и вскоре уступили место моховым кочкам, на которых белые клочья отцветшей пушицы сливались с первым, еще не улегшимся как следует, снегом.

Под ногами сразу зачавкало, идти стало трудно. Ромар надеялся зря: конечно болота не промерзли, да и не могли промерзнуть от двух дней бесснежных холодов. Толстое одеяло красного мха укрывало его, в гиблых, отороченных белоусом местах медленно сгнивали жирные болотные травы, со дна трясин лениво поднимались пузыри, неспешно перемешивая затхлое варево.

Где оказывалось если не суше, то хотя бы плотнее, корявились уродливые сосенки, сходные с лесными великанами, как диатрит чем-то похож на человека. В таких местах одна на другую громоздились моховые кочки, рассыпающиеся под стопой. Там тоже ничто не замерзло, из-под ног выступала вода, разом съедавшая снежок, сизые от мороза ягоды клюквы кровянились во мху. Уника на ходу подхватывала ягоды – все нелишнее будет в дороге, бросала в торбу. Угостила Таши и Ромара. Таши скривился от кислоты, а Ромар благодарно кивнул.

Потом клюквенники кончились, поверхность стала ровной, как растянутая лошадиная шкура, только сами путники почему-то все время находились посреди глубокой ямы. Казалось, что и не идешь вовсе, а топчешься на месте: на три шага впереди – пригорок, за спиной – тоже пригорок, но сколько ни идешь, подняться на них не можно. И лишь заметив, как от каждого шага пробегает кругами чуть видная волна, Таши понял, что никаких пригорков вовсе нет, а идут они по болотной хляби, и лишь тонкий ковер сцепившихся трав спасет их жизни. Кое-где в отдалении торчали сухие метелки камышей, и там, как сказал Ромар, было вовсе гиблое место – прорва.

– Ноги держите раскорячкой, – одышливо говорил Ромар, – чтобы если провалилась, так только одна. И друг от друга разойдитесь шага на три. Тут вы не на прогулке, это мягкая земля.

– Ежели прежде весь мир был таким, – проворчал Таши, – то тогда Шуру за его грех надо в ножки кланяться и ежеутренне спасибо говорить.

– Ты бы язык попридержал, – посоветовал Ромар. – Не стану врать, будто Слипь как раз тут живет, но думаю, что где-то в похожем месте. Ты бы, лучше, боло отвязал – неровен час, кто-то в трясину провалится – чем вытаскивать будем?

Совет был дан вовремя: не прошло и десяти минут, как ненадежная почва разъехалась у Таши под ногами, и он по грудь ушел в илистую кашу, оказавшуюся внизу. Он-то полагал, что придется другим помогать, да сам и вляпался! Нащупав ушедший под воду ремень, Таши откинул его петли в сторону. Уника метнулась на помощь, схватила ремень, рванула… Этого толчка достало, чтобы и она разом ухнула в притаившуюся под зыбуном трясину. Положение спас Ромар. Упав на живот, он ухватил зубами петлю и пополз, натягивая ремень, не дающий покуда Таши и Унике утопить друг друга.

– Мешки шымайте! – захрипел он сквозь смертно сжатые зубы. – В шторону откиньте! Уташшат они ваш!

Таши пришел в себя первым. Освободившись от заплечного груза, он отпихнул мешок подальше в сторону, где тот не мог утонуть, и, перебирая руками по ремню, выполз на непрорванное место. Теперь он знал, что резких движений на зыбуне делать не стоит, и принялся вытаскивать Унику, стоя на четвереньках.

Через пять минут все трое, перемазанные илом и мокрые с ног до головы сидели на пронизывающем ветру под мелким, вновь посыпавшемся снегом и решали, что им делать дальше.