Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - К. У. Гортнер

– Ты лучше держись крепче, сестренка, – прошептал Хуан и крикнул своим людям: – Мою мать и донну Адриану сажайте в носилки! Джем, ла Фарнезе на твоей ответственности!

Мать усмехнулась с довольным видом, а Джулия побледнела.

Из толпы, окружавшей Хуана, появился сын турецкого султана, Джем. Под ним был арабский скакун поменьше, на голове красовался неизменный тюрбан, губы кривились в презрительной улыбке. Худой, смуглый, с поразительными бледно-зелеными глазами, он мог бы считаться красивым, если бы ему не сопутствовала ужасная репутация. В Риме он оказался как заложник, после того как брат-султан выслал его и стал платить Ватикану за его содержание с условием, чтобы он не возвращался в Турцию. Джем потрясал Рим своими чужеземными одеждами и сомнительными склонностями. Ходили слухи, что он убил нескольких человек в драках, а потом плевал на их тела. А еще он был любимым спутником Хуана – его всегда можно было найти близ моего брата.

Джулия пришла в ужас:

– Ты доверяешь мою безопасность этому… этому язычнику?

– Лучше уж язычник, чем шваль.

Брат развернул своего коня, с громким криком вонзил шпоры в бока и пустился галопом по пьяцце. Люди с его пути бросались в стороны.

Мы выбрались из толпы, которая теперь сгущалась в предвкушении грабежа. Кинув взгляд через плечо, я увидела неподвижную Джулию и Джема, который вился вокруг нее на своем скакуне, словно пикадор, преследующий беспомощного бычка.

Впервые я почувствовала вкус той зарождающейся власти, которой я, по словам Джулии, буду обладать. Теперь я была дочерью папы, а она – всего лишь женой Орсини.

Я не хотела этого признавать, но такая внезапная перемена мне понравилась.

Мы с Хуаном первыми добрались до палаццо Адрианы, но к этому времени перед массивными воротами уже собрались люди. Хуан принялся хлестать собравшихся кнутом, направляя своего боевого коня на толпу. Я съежилась позади него, прижалась лицом к его спине, каждый миг ожидая нападения.

– Марраны![17] – крикнул кто-то из толпы. – Испанские свиньи!

Что-то пролетело над моей головой, с жидким хлопком ударилось о ворота. Не удержавшись, я обернулась. Перед входом в палаццо лежала раздрызганная свиная голова. Быстро окинув взглядом кровавое месиво, я настороженно повернулась: перед нами был строй уродливых лиц. Мне казалось, что к нам тянутся тысячи рук, готовые сорвать с нас все, что удастся.

Они собирались убить нас. Хотя наш отец и благословил город, став папой Александром VI, его дочь и сына сейчас стащат с коня…

Хуан спрыгнул с седла, его башмаки громко стукнули о землю. Он вытащил меч из ножен, притороченных к седлу, и прокричал:

– Кто это сказал?

На клинке, которым он тыкал в толпу, играли солнечные лучи. Ближайшие разом отошли назад, в спешке натыкаясь друг на друга.

– Ну, покажись! – крикнул Хуан. – Жалкий трус, выйди сюда, плюнь своей грязью мне в лицо, если посмеешь!

Вперед вышел громадный человек, вытирая о кожаный колет руки размером с окорока. Его челюсть сбоку уродовал глубокий шрам, а бритая голова была покрыта укусами вшей.

– Это я сказал, – прорычал он. – И скажу еще раз в твое лицо или грязную задницу. Ни один каталонский еврей не может быть римским папой.

Я ухватила брошенные поводья коня. Лицо Хуана помрачнело.

– Мы не евреи, – сказал он убийственно спокойным голосом. – И никогда не были евреями. В нас течет благородная испанская кровь. Наш родственник Каликст Третий был папой до нас, невежественное ты дерьмо.

Человек расхохотался:

– Каликст был такой же свиньей-жидолюбом, как и все вы. Если твоя семейка считает, что она благородных кровей, это еще не значит, что так оно и есть. Вы – грязь под ногами. Да гнойный хер любого нищего более пригоден для Святого престола, чем кто-то из Борджиа.

Толпа сипло взревела, одобряя эту речь, но по большей части отступила и встала полукругом, достаточно далеко, чтобы иметь возможность бежать.

– Ты об этом пожалеешь! – воскликнул Хуан. – И тот, кто тебе заплатил, чтобы ты сказал эти слова, пожалеет тоже.

Громила продолжал улыбаться, но я увидела, что его рука метнулась к колету.

– Заплатил мне? Никто не платит мне за слова правды, ты ублюдок, сукин…

– Хуан! – крикнула я.

Брат прореагировал на мой крик с такой быстротой, что я даже не поняла, как он это сделал. Только что он хмуро смотрел на противника – и вот уже его меч с убийственной точностью снизу вверх пронзает громилу.

На горле негодяя расцвела кровавая рана. Он охнул, глаза его выпучились, изо рта потекла кровь. Толпа взвизгнула, а Хуан тут же нанес еще один удар – теперь прямо в грудь. Громила издал булькающий звук и упал. Хуан оседлал его, подняв клинок. С адским криком он снова и снова вонзал меч в тело, из которого хлестали алые фонтанчики.

Конь, возбужденный видом крови, тряхнул головой и заржал. Я вцепилась в поводья, с трудом удерживаясь в седле и пытаясь вставить ноги в стремена, но он начал брыкаться.

Толпа бросилась врассыпную. Все мысли о насилии или грабеже были забыты при виде Хуана, который, весь в крови, словно одержимый, наносил по телу удар за ударом. Наконец он поднял затуманенный взгляд: подтянулись остальные наши. Прибытие слуг и наемников Хуана распугало остававшуюся чернь, и зеваки разбежались, как крысы.

Засовы на воротах сняли, и мажордом выбежал как раз вовремя – успел подхватить меня за талию, когда я сползла с коня. Хуан заглянул мне в глаза, а я смотрела на искромсанное, бесформенное тело у его ног.

Ваноцца выглянула из носилок и вскрикнула. Вылезла на улицу и поспешила к Хуану:

– Что случилось?

Она взяла его за подбородок, не замечая крови на его лице и не обращая ни малейшего внимания на тело у нее под ногами.

– Он… порочил нашу семью, – с трудом выговорил Хуан. Он все еще держал меч, кровь с которого капала на загнутые носки его башмаков. – Назвал нас марранами.

– И уже собирался вытащить нож, – нервно добавила я, хотя теперь и сомневалась: доставал ли он и в самом деле что-то из своего колета. – Я видела, как он полез в свой…

– Выброси это из головы! – оборвала меня мать. Она вытащила платок и принялась стирать кровь с лица Хуана. – Пусть кто-нибудь обыщет эту дрянь! – приказала она.

Слуги поглядывали друг на друга. Из носилок раздался голос Адрианы:

– Ваноцца, per favore![18] Это не может подождать, пока мы войдем в дом?