Дитрих Бонхеффер. Праведник мира против Третьего Рейха. Пастор, мученик, пророк, заговорщик - Эрик Метаксас
Шрифт:
Интервал:
Эта семья соединяла в себе все лучшее от того, что мы ныне назвали бы консервативными и либеральными или же традиционными и прогрессивными ценностями. Эмми Бонхёффер, знавшая семью много лет до того, как вышла замуж за Клауса, брата Дитриха, вспоминала: «Без сомнения, домом правила мать, она определяла и дух, и дела, но никогда не затевала ничего такого, чего бы не одобрил отец, что не пришлось бы ему по вкусу. Кьеркегор относит людей либо к этическому, либо к эстетическому типу. Ему бы увидеть эту семью, где гармонично сливались оба начала»22.
Сабина отмечала, что отцу была присуща величайшая терпимость, не допускавшая узости мышления и
...
существенно расширявшая наши горизонты. Он считал само собой разумеющимся, что мы будем поступать как должно, и многого ожидал от нас, однако мы всегда могли положиться на его доброту и справедливость суждения. Он обладал острым чувством юмора и порой помогал раскрепоститься с помощью своевременной шутки. Собственные эмоции он строго держал под контролем, и в жизни у него не вырвалось ни одного опрометчивого слова. Его неприязнь к штампам порой вынуждала кого-то из детей запнуться, лишала уверенности, зато уже будучи взрослыми никто из нас не приобрел вкуса к расхожим фразам, пустой болтовне, банальностям. Сам он никогда бы себе не позволил пустить в ход шаблонную или модную фразочку23.
Карл Бонхёффер приучал детей говорить лишь в том случае, когда им есть что сказать, не выносил расплывчатости в выражениях, как не терпел жалости к себе, эгоизма и хвастовства. Дети любили и почитали отца, а потому стремились заслужить его одобрение. Ему редко приходилось выражать неудовольствие словами – достаточно было приподнять бровь.
Коллега, профессор Шеллер, как-то заметил: «Он не одобрял неумеренности, преувеличений, несдержанности и в самом себе все держал под неукоснительным контролем»24. Детей также приучали сдерживать эмоции; распускаться и давать волю чувствам считалось потаканием самому себе – как, впрочем, и неумение четко выражать свои мысли. После смерти своего отца Карл Бонхёффер писал: «Из всех его качеств я хотел бы, чтобы наши дети унаследовали простоту и правдивость. Я никогда не слышал от него пустых банальностей, он говорил мало и был убежденным врагом всякой моды и неестественности»25.
* * *
Переезд из Бреслау в Берлин ощущался как великое событие. Для многих немцев Берлин был столицей вселенной. Здешний университет и вправду принадлежал к числу лучших в мире, столица империи была в то же время интеллектуальным и культурным центром.
Новый дом на Брюкеналлее, возле северо-восточной окраины Тиргартена, уступал размерами особняку в Бреслау, и участок при нем был меньше. Зато он граничил с парком Бельвью, где гуляли члены королевской фамилии. Одна из гувернанток Бонхёфферов, – вероятно, фройляйн Ленхен, – будучи пламенной роялисткой, опрометью бросалась со своими питомцами поглазеть на проезжавшего мимо кайзера или кронпринца. Сами Бонхёфферы высоко ценили простоту и смирение, и им бы в голову не пришло таращиться на коронованных особ. Однажды, когда Сабина вздумала хвастаться тем, что малолетний принц подошел к ней и пытался ткнуть в нее палкой, ее рассказ был встречен неодобрительным молчанием.
В Берлине старших детей уже не учили дома – их отдали в школу по соседству. Завтракали на веранде, ели ржаной хлеб с маслом и вареньем, запивали молоком, реже какао. Занятия начинались в восемь утра, с собой ребята брали бутерброды с сосисками или с сыром, завернутые в непромокаемую бумагу. В Германии тогда никто не говорил «ланч» – это был «второй завтрак».
В 1913 году ряды школьников пополнил и семилетний Дитрих. Шесть лет он ходил в гимназию имени Фридриха Вердера. По словам Сабины,
...
ученики должны были добираться в школу самостоятельно, но Дитриха пугал одинокий переход по длинному мосту, и поначалу его сопровождал кто-то из взрослых, однако шел по другой стороне улицы, чтобы не срамить мальчика перед приятелями. Со временем этот страх прошел… Он также боялся Санта-Клауса и сильно испугался воды, когда нас с ним начали учить плавать. На первых занятиях он отчаянно вопил… но в итоге сделался отличным пловцом26.
Дитрих неплохо учился в школе, но ему требовалась дисциплина, и в этом со стороны родителей отказа не было. Когда сыну исполнилось восемь, отец записал в дневнике: «Дитрих выполняет задания разумно и аккуратно. Он любит драться и часто нарывается на драку»27. Однажды он подрался с парнем, чья мать заподозрила, что у Бонхёфферов в чести антисемитизм. Паула Бонхёффер пришла в ужас от одного намека на это и сделала все, чтобы та женщина узнала: в ее доме антисемитизм абсолютно неприемлем.
С переездом в Берлин дом в Вольфсгрунде оказался слишком далеко, поэтому его продали и подыскали дачу во Фридрихсбрунне в горах Гарца. Прежде это была хижина лесничего, и новые владельцы сохранили атмосферу былой непритязательности, даже электричество провели лишь через тридцать лет. Сабина так описывала летний переезд:
...
Само путешествие в двух особо зарезервированных купе под наблюдением фройляйн Хорн уже было для нас радостью. В Тале нас ждало два автомобиля – один для взрослых и малышей, другой для багажа. Большие вещи отправлялись заранее, и две служанки выезжали за несколько дней до основной партии, чтобы вымыть и согреть дом28.
Иногда мальчики отсылали машину вперед, а сами шли семь километров через лес. Смотрители, супруги Зандерхофф, жили в той же усадьбе в небольшом домике. Господин Зандерхофф подстригал газон, а его жена растила в огороде овощи и доставляла в большой дом дрова.
Сестры ван Хорн обычно отправлялись во Фридрихсбрунн первыми, прихватив с собой детей. Там все с большим волнением ждали приезда родителей. Иногда Сабина и Дитрих выезжали на станцию встречать их. «В этот день… мы расставляли на всех окнах свечки, устраивая иллюминацию, – вспоминала Сабина. – Дом светился издали, приветствуя вновь прибывших»29.
За тридцать с лишним лет, что они ездили во Фридрихсбрунн, у Дитриха осталось лишь одно тяжелое воспоминание. Это случилось в первое же лето, в 1913 году. В жаркий июльский день фройляйн Мария отправилась с тремя малышами и с Урсулой к горному озеру неподалеку от дома. С ними пошла и фройляйн Ленхен. Фройляйн Мария предупредила о необходимости остыть после прогулки прежде чем входить в воду, но фройляйн Ленхен пренебрегла ее советом и бодро поплыла на середину озера, где вдруг резко пошла ко дну. Как запомнилось Сабине,
...
Дитрих первым заметил несчастье и испустил пронзительный вопль. Фройляйн Мария обернулась и тут же поняла, в чем дело. Я и сейчас словно вижу, как она срывает с шеи цепочку для часов и плывет в своей длинной шерстяной юбке сильными быстрыми гребками, окликая нас через плечо: «Всем оставаться на берегу!»
Нам с братом было всего семь, мы еще не умели плавать. Мы дрожали, плакали и крепко держали маленькую Сюзи. Мы слышали, как наша милая фройляйн Хорн кричит тонущей: «Плыви! Плыви!» Мы видели, как ей трудно было вытащить Ленхен и дотянуть ее до берега. Сначала Ленхен цеплялась за ее шею, но потом окончательно потеряла сознание, и мы слышали, как фройляйн Хорн восклицает: «Боже, помоги мне!» – теперь она плыла, таща Ленхен на спине. Доплыв до берега, она уложила фройляйн Ленхен, все еще бесчувственную, на бок и засунула палец ей в глотку, чтобы заставить ее срыгнуть воду. Дитрих легонько похлопывал ее по спине, и все мы толпились вокруг. Вскоре к фройляйн Ленхен вернулось сознание, и фройляйн Хорн произнесла длинную благодарственную молитву30.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!