Волшебное свечение Ладоги - Юлия Ефимова

этому прибавить еще и вытянутое лицо с четко выраженными скулами и небесно-голубые глаза, то сходство становилось необычайным. Беата растерялась от такой разницы внешности и речи и сказала первое, что пришло в голову.

– Хочешь, помогу, ну, искать, – предложила она странному ангелу.

– Нет, Мирон всегда сам, – он, как ребенок, замахал испачканными в чем-то руками в ответ на предложение, – Агния всегда хвалит, если Мирон находит. Мирону нравится, что его хвалят.

И, словно решив, что достаточно пояснил ситуацию, быстро вышел из комнаты.

– Дурдом, – вслух сказала Беата, закрывая компьютер.

– А вот ругаться в нашем доме не принято, – на пороге стояла Корнелия и осуждающе смотрела на гостью, – тем более если наш дом принимает вас как родную. Мирон – божий человек. На Руси издавна называли юродивых приближенными к Богу и считали, что они общаются с ним напрямую, без молитв, потому обижать их считалось большим грехом. Не начинайте с греха.

– Боже упаси, – сказала Беата, придя в себя, – даже не замахивалась на это кощунство, просто была несколько не готова встретить здоровенного пятилетнего ребенка. Обещаю исправиться и больше так не реагировать на вашу персональную связь с Господом и надеюсь, что на его руках все-таки не кровь.

– Это краска, Мирон – художник.

– Ненормальный художник, претендуете на славу Дали, плагиат.

Корнелии не понравился ответ, но она сдержалась и, хмыкнув, произнесла:

– Даже не знаю, за что такая честь, но Агния приказала поселить вас в доме.

– А что, был вариант остаться на улице? – спросила Беата, сделав испуганные глаза. – Я человек южный и к холоду отношусь отрицательно, на снегу спать не умею, имейте в виду.

– Обслуживающий персонал у нас живет в крайнем домике, – терпеливо пояснила Корнелия.

– И даже вы? – уточнила Беата, но та ничего не ответила и лишь зло посмотрела в ее сторону.

– Пройдемте, я покажу вам вашу комнату, – взяв себя в руки, сказала помощница.

– Невзлюбили вы меня, Корнелия, а зря, – Беата поднималась на второй этаж за недовольной помощницей и с опозданием пыталась наладить контакт. – Делить-то нам нечего. Напишу я эту дурацкую книгу и уеду, возможно, даже до Нового года, а свой человек в Москве вам никогда не помешает. Я и билеты в театр могу достать, и экскурсию провести в Останкино.

– У вас контракт до второго января, – сухо оборвала ее мечты Корнелия, – билеты в театр сейчас, в период Интернета, не проблема, а экскурсию по Москве я и сама могу вам провести. Не думаю, что провинциальная девочка, сбежавшая из своего Геленджика пять лет назад, может удивить чем-то меня. Моя бабушка слушала в Ленинграде стихи Ахматовой в авторском исполнении, моя прабабушка сидела на руках у Бунина.

– Почему вы пропустили маму? – резонно заметила Беата. – Наверняка она тоже отсиживала чьи-то знаменитые коленки?

– Моя мама дружила с самим Рудольфом Нуриевым, заслушиваясь исполнением песен самим Высоцким. Пришли.

Корнелия распахнула двери комнаты и пропустила гостью вперед. Это была стандартная гостиничная комната. Стены, как и во всем доме, были из большого круглого дерева, посредине стояла двуспальная кровать, шкаф, стол и телевизор.

– Ну так себе, – разочарованно сказала Беата, – а туалетная комната?

– Одна на этаже, – пояснила Корнелия и, чтобы избежать других вопросов, добавила: – Это не частная резиденция, это база «Берлога», которую на дни новогодних каникул сняла великая актриса Агния Орлова.

– Понятно, – примирительно сказала Беата, – провинциальной девочке, сбежавшей из своего Геленджика три года назад, – прошу заметить, не пять, а всего лишь три, – и не в таких «Берлогах» приходилось жить. А почему вы сказали про контракт? Ведь если я буду работать по ночам и сделаю книгу раньше, зачем мне здесь дольше сидеть, только вас буду раздражать.

Было видно невооруженным глазом, что это больная тема для язвительной с виду журналистки, поэтому Корнелия ответила ей с особым удовольствием:

– Вам в ваши двадцать восемь лет пора уже научиться читать то, что вы подписываете. Пункт 3.2.4 гласит, что вы обязуетесь находиться на базе «Берлога» до второго января. В случае неисполнения указанного пункта оплата за работу в сумме двух миллионов рублей не будет выплачена.

– Ого, – на самом деле удивилась Беата, – зато вы, как погляжу, хорошо осведомлены о моем контракте и даже о сумме, надо же.

– Странно было бы, если бы я не знала то, что составляла сама, – первый раз лицо Корнелии изменилось, и на нем появилось подобие насмешки.

– У вас есть юридическое образование? – спросила Беата, в голове решая, сможет ли она оспорить контракт.

– У меня три высших образования: юридическое, медицинское и техническое, – спокойно и без хвастовства ответила Корнелия.

– И как с таким багажом знаний и всего лишь домоправительница? – усмехнулась Беата.

После этих слов лицо Корнелии стало белым. Было видно, что сейчас Беата попала в точку, в больную кровоточащую точку, слабое место москвички в пятом поколении.

– Я не домоправительница, – по слогам ответила побелевшая Корнелия. Ее бесцветная, почти прозрачная кожа пошла алыми пятнами, – я тридцать лет правая рука великой актрисы Агнии Орловой. Через час ужин в столовой.

Беата была бы не Беата, если бы промолчала, видя, что попала в точку. Уже вслед уходящей Корнелии она крикнула:

– И все же я думаю, что-то вас здесь держит. Если она у вас забрала паспорт и шантажирует, моргните два раза, я постараюсь вам помочь. Я все-таки профессиональный журналист, а не писатель женского мыла, не такие дела раскручивала.

Ничего не ответив, Корнелия хлопнула дверью.

– Странный дом, поэтому и домочадцы странные, – вслух сказала Беата, а про себя подумала, хорошо, что она не любит доверяться судьбе. Перед поездкой, подключив все свои уже многочисленные знакомства и просидев несколько вечеров в архивах разных ведомств, вместо того чтобы потратить это время на сына, все-таки выискала интересную информацию о своей нанимательнице. Так сказать, грязное белье, оказывается, было и у нее, и теперь на всякий случай у Беаты был ключик к сердцу, ну или к расположению великой актрисы. Инстинктивно она потрогала карман на сумке: бумаги были на месте.

«Я не хочу никому вредить и никого шантажировать, – в который раз оправдалась она перед собой, – это просто страховка