Путь Мури - Илья Бояшов

– Он не пойдет! – отвечали Якову. – Абрахам скорее погибнет, чем отправится с нами.

– Да что он, малый ребенок? – взорвался Яков. – Или мозги его усохли?

Старик решительно направился к дому Абрахама, потянув тележку, на которой разместился дальновидный кот. Толпа потащилась следом. Многие не оставляли внушительную поклажу, хотя и шатались от тяжести.

– Куда? – закричал Яков, обернувшись на соплеменников. – Да вы что, с ума все здесь посходили? Вам не пройти будет и первого перевала. Бросайте!

Видя его решительность, одни бросили ношу, другие продолжали волочить чемоданы чуть ли не по земле.

– Выкиньте лишние тряпки! – неумолимо требовал Яков. – Оставьте одеяла, палатки, продукты и воду. Остальное не понадобится.

Тогда кто-то, заметив Мури в его корзине, вскричал:

– А ты зачем тянешь с собой безродную кошку?

– Кошка не чемодан с барахлом! – отрезал Яков. И, подойдя к дому Абрахама, закричал: – Прекрати упрямиться, старый осел! Немедленно собирайся и спеши за нами!

Абрахам высунулся из своего коттеджа, сжимая в потных руках ружье. На его лиловых губах пузырилась пена. Сквозь прутья корзины Мури видел чрезвычайно довольного домового за спиной стрелка. Домовой прямо-таки раздувался от удовольствия, радуясь самоубийственной глупости хозяина, который, поведя дулом в сторону Якова, отрывисто пролаял:

– Неизвестно, кто глупее – ты или я… Погодите! – обратился он к толпе. – Этот сумасшедший еще заведет вас в пропасть. А вы – истинные болваны, раз доверились такому треплу. Вы просто-напросто сгинете, безмозглые кретины!

Выслушав соседа, Яков молвил, покачивая головой:

– Абрахам, Абрахам! Зачем ты копил годами добро? Зачем дрожал над каждым динаром? Поставил на крышу «тарелку», приобрел дорогую машину – и так и не женился из экономии. Верно, думал, успеешь. Равви Веджамин и старый Гершевич тебе не указ! Так во что ты поверил, Абрахам? В то, что мир изменился и ты спокойно можешь теперь позабыть, кто ты есть на самом деле? Не хочешь ничего знать? Так вот – мы опять с тележками смиренно ждем, когда соизволишь выйти… Даю слово, я посажу тебя на самолет, летящий прямо в Америку: прекрати только упрямиться.

– Канава вас ждет придорожная, идиоты и трусы! – защищался Абрахам.

– Оставь здесь свой гонор, – убеждал упрямца старик. – Все бросай, пока не поздно, и поспеши за нами. Приведу вас туда, где спокойно, и там сможете век дожить в свое удовольствие… Ну что сейчас твои дом и «мерседес»? Что деньги? Помни, кто ты, и не смеши гоев!

– Плевал я на твою теорию! – орал Абрахам, грозя бесполезным ружьем. – Проваливай! Веди за собой свое безмозглое стадо…

Тогда Яков, свирепо раскурив трубку, пошагал прочь от его дома, больше не оглядываясь. Мури видел, как, отделившись от стаи демонов, которая хлопала и трещала крыльями в утреннем небе, к Абрахаму подскочил маленький и подлый демоненок, из тех, кто всегда на подхвате. Этот гаденыш, радуясь и открывая в беззвучном хохоте пасть, мазнул коготком по покрытому испариной лбу Абрахама, проведя заветную отметину. А затем, в восторге от выполненного поручения, понесся догонять своих.

Сразу после улиц города пошли философски-спокойные горы, к ним вела тропа, известная, судя по всему, лишь проводнику. Ее ширины едва хватало для начавших уже поскрипывать тележных колес. Из всей общины лишь Абрахам остался защищать свой обреченный магазинчик игрушечной, по сравнению со старыми добрыми стодвадцатимиллиметровыми минометами, двустволкой. Остальных уже не приходилось подгонять. Что удивительно, даже самые маленькие дети по-прежнему молчали, как будто рты им залепили самым клейким скотчем.

– Вот и все, – бубнил старик, крепко держась за ручку своей тележки. – Где они, наши хваленые машины? Наши новенькие «тойоты», славные «пежо» и даже «линкольн» почтенного и уважаемого Елохима Шарума? Остались в гаражах со всем своим хромом и блеском: легкая добыча для тех, кто уж постарается поживиться… А тележку легко увлечь за собой.

Между тем пушки вновь взялись за дело – снаряды и мины с отвратительным визгом накрывали городские кварталы. А беглецы гуськом продолжали восхождение по тропе, огибающей жалкие на вид, но гордые по существу кустарники и камни, давным-давно остановившие на склонах свой бег. Мури невозмутимо странствовал в корзине. Старик, с этого времени являясь его добровольным извозчиком, яростно сжимал мундштук зубами. Останавливался он лишь для того, чтобы подсыпать табаку.

– Господь поставил предел, за который никто не заглянет, – разговаривал он сам с собой. – Но как был прав умнейший равви Веджамин, как он был прав, не быть мне Яковом! Ничего не дано нам ни понять, ни осмыслить. Вот потому-то и держи порох сухим и всегда будь готов выступить – а я-то всегда смазывал колесики!

Кот слушал, а старик вез его, выбирая самый извилистый и тернистый путь из всех возможных и дальновидно избегая шоссейных дорог. Только когда даже мужчины утомились, он объявил о привале. В том глухом месте рос тощий, сухой, как хворост, кустарник, который, как только свалились пожитки, был обречен. Беглецы раскинули палатки. Детей, спасая от сырости, завернули в одеяла. Якова звали к общему огню, но он, подобно всякому вождю, предпочел уединение и развел свой костерок. Ловко, будто всю жизнь этим занимался, он вскипятил в маленьком чайничке кофе, соорудил навес над собою, развернул одеяло и выпустил из корзины на верблюжью шерсть кота.

Мури, от души потянувшись, хрустнул всеми своими суставами. Яков щедро поделился с котом водой и рыбными консервами, доверительно сообщив:

– Эти Свейнгеры, Шарумы, Алохи сейчас ведут себя, как послушные овцы. А случись что – побьют ведь камнями! Насмотрелся я на людей и уж точно скажу – все именно так, а не иначе. Большинство боится дороги и ищет поводыря. Люди согласны быть слепыми и с удовольствием доверяют себя вести – но до первой серьезной колдобины! Стоит мне лишь споткнуться!.. О, людей я знаю, и равви Веджамин и мудрейший Варух из загребской синагоги хорошо меня научили. Они-то любили говаривать: назови своим людям любое место в мире, Мюнхен или Вену, но сам разумей – бесконечны странствия народа Божьего!

И Яков оглядывался на свой народ, наворачивавший возле костров кошерную тушенку.

– Ах, как бы все приуныли, если узнали бы правду, – горестно вздохнул он. – Мой Господь, как бы все они приуныли!

Два дня Мури качался по горам и долинам, не выказывая ни малейшего желания удрать. В свою очередь, Яков лишь коту доверял свои думы, зачастую весьма нерадостные.

На исходе третьего вечера иссякли припасы, дети совершенно измучились, всех разозлило, что Яков упрямо тащит свою поклажу, не утруждаясь сообщить, когда и где закончится странствие. Его снобизм, равно как и особенность без устали шагать по горам милю за милей, в конце концов оказались красной тряпкой даже для самых миролюбивых. Семейство Шарума, которое до того вечера покорно следовало за стариком, тоже готово было взбунтоваться. Лишь жизнерадостный Шейлох Шарум, паренек десяти лет, бежал рядом с Яковом, страшно завидуя его трубке. Иногда, подпрыгивая, он доставал любопытным носом до ароматных табачных облачков. Этот Том Сойер буквально прилип к тележке, выслушивая странные рассуждения Якова о том, как полезно сынам Израилевым иметь здоровые крепкие ноги.