Безвыходных положений не бывает - Владимир Санин

— Георгий. Посидим, пожалуй.

— Говорят, «Утраченные иллюзии» в магазин привезли, — сказал Борис, усаживаясь на скамье.

— Этот слух и привел меня сюда. Вы любите Бальзака, Борис?

Борис неожиданно смутился, потом на мгновение задумался и хитро взглянул на собеседника.

— Конечно. Отец, как говорят, современного реализма! Жаль только, что он искал спасения в клерикализме и абсолютизме. Но какая блестящая идея — представить общество в виде живого организма! Перенесение им в литературу методов Сент-Илера и Кювье делает его произведения необыкновенно последовательными, не правда ли?

— Вы, простите, не литературовед? — воскликнул Георгий, пораженный этим фейерверком ученых фраз.

Борис, видимо, ждал этого вопроса и улыбнулся:

— Нет, инженер-конструктор.

— Очень рад, Борис, что вы любите и так хорошо знаете Бальзака, он и мой любимый писатель. Интересно, какой из его романов производит на вас наибольшее впечатление?

— Трудно сказать. Дело в том, что я не читал ни одного…

— ??!!

На лице Георгия было написано такое искреннее недоумение, что Борис не выдержал и расхохотался:

— Вижу, без объяснений не обойтись. Что ж, время, к счастью, вернее, к сожалению, у нас есть. Согласны запастись терпением?

Георгий кивнул.

— Я вам сказал правду, — начал Борис, — Бальзака я действительно ничего не читал, за исключением двух-трех новелл. И вообще очень мало читал… вплоть до последнего времени. В институте все свободное время проводил в лабораториях, а по окончании втянулся в работу завода, с другом станок задумали конструировать — не до беллетристики.

Началось это осенью прошлого года. Зашел я в заводскую библиотеку посмотреть технические новинки, и за книжной стойкой вместо старой ворчуньи Марии Антоновны увидел существо абсолютно неожиданное. Вы помните картину Риберы «Святая Инесса»? Так представьте себе эту святую красавицу в библиотечном халате, с огромным узлом каштановых волос, с грустным взором наивных черных глаз — и вы поймете, почему язык у меня стал тяжелым, как жернов.

Молча уставиться с открытым ртом на незнакомую девушку — довольно верный способ стать в ее глазах неисправимым ослом, и я заговорил. Узнал, что Мария Антоновна ушла на пенсию, а она приехала к нам на работу по окончании библиотечного института. В библиотеке никого не было, и я, нимало не беспокоясь о бешенстве тщетно ожидающего меня Николая, моего соратника, прилип к книжной стойке на полтора часа.

Зинаида — так звали «святую Инессу» — работает всего два дня, очень скучает по маме и больше всего боится того, что на заводе не найдется настоящих ценителей художественной литературы. А она любит книги самозабвенно, рассчитывает проводить диспуты, устраивать встречи с писателями.

Начать знакомство с признания своей невежественности было немыслимо. И я, не думая о последствиях, спустил с привязи свое воображение. Я успокоил Зинаиду тем, что я большой любитель книги, без которой мое существование стало бы постылым. Я сказал, что глотаю книги, как пилюли, что чтение книг заменяет мне театры, кино, земную пищу и — это было сказано небрежно, но многозначительно — знакомства. Я вдохновенно лгал до тех пор, пока Зинаида не раскрыла мой формуляр и не обнаружила, что он был девственно чист. Ей было дано объяснение: у друга (и это было единственной правдой, сказанной мною в тот вечер) большая библиотека.

Затем она с жаром заговорила о писателях, и я, обливаясь холодным потом, усиленно поддакивал. Когда она спросила, каково мое мнение о книге Дидро, которую она особенно любит, «Племянник Рамо», я решил, что язык дан человеку для того, чтобы скрывать отсутствие мыслей. Об этой книге я слышал первый раз в жизни, но о Дидро кое-что знал из курса диамата. Я дал удивительно невежественный анализ философских взглядов Дидро, и Зинаида сказала, что у меня очень оригинальная, своеобразная трактовка идеи «Племянника Рамо» и что она рада познакомиться с интересным и начитанным собеседником.

В этот вечер чертежи нашего станка спокойно дремали в шкафу, а мы с Николаем ходили по комнате и искали выхода из безвыходного, казалось бы, положения.

«Пришел, увидел, налгал, — отчитывал меня Николай, — кто тянул тебя за язык? Как будешь ей смотреть в глаза, когда она выяснит, что ты начитан не больше, чем эта чертежная доска? Учти, я не Сирано де Бержерак и сочинять за тебя ответы не буду. Делай что хочешь. Начинай повышать свой уровень с „Мойдодыра“.

Я проклинал себя за безвозвратно потерянное время, бичевал и клеймил себя с самокритичностью, которой позавидовала бы Мария Магдалина. Я вспоминал свою Инессу и рычал от ненависти к собственной глупости.

Выход нашел Николай, мой верный друг.

«Эврика! За три-четыре дня ты можешь изучить мировую литературу, как таблицу умножения», — бодро сказал он, прекратив рыться в книжном шкафу.

Я посмотрел на него так, как будто он, а не я начинает сходить с ума.

«Говорю вполне серьезно. Ты можешь на несколько дней отказаться от свиданий с Инессой? Это в твоих же интересах. Возьми эту книжку, вызубри ее наизусть — и ты будешь высокообразованным дилетантом. Знать литературу ты, конечно, не будешь, но болтать о ней сможешь, как сорока. Благо память у тебя, в отличие от здравого смысла, имеется».

И он протянул мне «Очерки по истории западноевропейской литературы».

В трех сутках семьдесят два часа. Из них около шестидесяти часов я читал. Читал — не то слово. Я впитывал в себя биографии, образы, характеристики — вроде той, которой вас ошеломил, — как огурец воду. Николай меня проэкзаменовал и заключил, что своими познаниями я могу ввергнуть в отчаяние профессора филологии.

С Зинаидой я встречался много раз и в библиотеке, и вне ее. В разговорах со мной она усвоила немного покровительственный тон жрицы храма литературы. А я до поры до времени старался больше слушать, чем говорить, пока не почувствовал, что «Очерки» въелись в мою память, как накипь в котел.

«В наш век, век узкой специализации, — говорила Зинаида, ободренная моими поддакиваниями, — у человека едва хватает времени, чтобы изучить одну свою профессию. И вы, Борис, будучи влюблены в свои станки, разве можете знать литературу так, как знают ее квалифицированные библиотекари? Пусть вас только это не обижает. Ну, я допускаю, что вы читали Диккенса, Стендаля, Золя, но что вы можете сказать, например, о… Метерлинке? Да и знаете ли вы о нем что-нибудь?»

Она торжествующе взглянула на меня, скромно потупившего очи. Память моя сработала, как автомат, в который опустили монету.