Украденная любовь - Рексанна Бекнел

Элизе, Агнес и Клотильде пришлось втроем делить каюту величиной едва ли в четверть роскошной спальни Элизы в Даймонд-Холле. На койках хватало мягких подушек и теплых одеял, но сами они были очень узкими и прикреплялись к стенам каюты. По краю каждой койки было сделано специальное ограждение из веревок, чтобы спящий ненароком не свалился во время качки. Багаж размещался у стены в пеньковых сетках, а все прочие предметы в каюте — кувшин для воды, таз для умывания, ночные горшки — были надежно закреплены в особых держателях из тикового дерева. Посреди потолка висел на крюке медный фонарь, и по бокам от него в потолок были вделаны две стеклянные призмы, пропускавшие в каюту дневной свет с палубы. Впрочем, из-за дождя этого света, было не слишком много.

— Распаковать вещи, мисс Элиза? — бодро спросила Клотильда.

«Благодарение небесам, что Клотильда здесь», — подумала Элиза, признательно улыбаясь своей расторопной горничной. Ее здравый смысл и кипучая энергия действовали на Элизу как глоток свежего воздуха и поневоле внушали мысль, что все со временем образуется.

— Да, распакуй, только не все, — отозвалась она. — Достань ночные сорочки и несколько повседневных платьев. Ах да, еще мой альбом и карандаши. Я сделаю пару набросков, когда прояснится.

Но солнце за весь день так ни разу и не проглянуло. Ленч путешественники ели в своих каютах, а обедали в тесной капитанской столовой. Обри дулся на весь белый свет, а Роберт, судя по выражению его лица, был уже по горло сыт его капризами. Стремясь сохранить мир за столом, Элиза велела Роберту сесть с Клотильдой и усадила Агнес возле капитана, надеясь, что тот сумеет развлечь свою соседку. Сама она опустилась на стул рядом с Обри.

— Как тебе понравилась твоя каюта? — спросила она мальчика. — Наша мне показалась совсем маленькой, но очень уютной. Там все так ловко устроено.

— Слишком мало места, — буркнул Обри, недовольно выпятив нижнюю губу, — и всюду воняет.

— Завтра наш корабль выйдет в открытое море. Там воздух совсем другой — чистый, бодрящий.

Обри, упорно не поднимая глаз, возил вилкой спаржу по тарелке.

— Я собираюсь завтра порисовать. Мы будем проходить мимо Дувра днем? — спросила Элиза капитана.

— Так точно, мисс, — отозвался тот. — Меловые утесы останутся у нас по правому борту. Великолепное зрелище, скажу я вам.

Обри, с прежним угрюмым выражением на лице, покосился на капитана и спросил:

— А что, они и правда из мела?

— Правда. Ты сам увидишь — они белые-белые и сверкают, как сахарные, — тут же ответила Элиза. — Так я читала, — добавила она, нерешительно взглянув на капитана.

— Все правильно, мисс, — успокоил он ее. — Они такие белые, что вы глазам своим не поверите.

— Может быть, ты тоже попробуешь их нарисовать? — снова обратилась Элиза к Обри. — Я запаслась бумагой и карандашами, можешь брать какие захочешь.

— Только не в этом кресле, — отрезал мальчик и снова начал ковырять свою спаржу.

— Обри!.. — воскликнула Агнес. Она подалась вперед и устремила на своего подопечного негодующий взгляд. — Разве ты забыл, что сказал твой отец? Каждый день ты должен совершать моцион на палубе. Роберт будет тебя возить…

— Нет! Ни за что! — Обри яростно стукнул вилкой по тарелке, спаржа и морковь разлетелись по столу. — В кресле на колесиках — ни за что! — крикнул он. Лицо его побагровело, в глазах блеснули слезы.

Элиза ненавидела сцены. У нее в таких случаях всегда начинало бешено стучать сердце, а дыхание опасно учащалось. Но сейчас кто-то должен был вмешаться. Агнес явно намеревалась соблюдать указания сэра Ллойда с таким рвением, словно они были начертаны вместе с десятью заповедями на скрижалях, которые Моисей принес с горы Синай, а Обри, конечно, собирался воевать с ней не менее яростно, чем дома с отцом. И именно ей, Элизе, придется выступить в роли миротворца, больше некому.

— В море обычно сильно качает, — осторожно начала она. — Кресло на колесиках может оказаться небезопасным. Не правда ли, капитан?

Капитан, при вспышке Обри опасливо отодвинувшийся от стола вместе со своим стулом, с облегчением повернулся к ней.

— Конечно, при большой волне могут возникнуть проблемы, — подтвердил он.

— Вот видите! — обрадовалась Элиза и продолжала, глядя попеременно то на рассерженного мальчика, то на преисполненную праведного негодования Агнес: — Я думаю, будет гораздо безопаснее, если Роберт вынесет… если он поможет Обри подняться на палубу и устроит его там в обычном, надежно закрепленном кресле. Тогда и желание дяди Ллойда будет выполнено, и Обри останется доволен. Ты согласен, Обри?

— Я хочу вернуться в каюту! — заявил мальчик, пропуская ее слова мимо ушей. — Немедленно! — добавил он, свирепо глядя на Роберта.

Так, под знаком взаимного недовольства и раздражения, закончился этот день. Некоторое время спустя, лежа в непривычной кровати, Элиза пообещала себе, что завтра все пойдет по-другому. Она постарается держать Агнес подальше от Обри и уберет с глаз долой злополучное кресло на колесиках. И почему, ради всего святого, дядя Ллойд вообразил, будто эта суетливая старая дева — подходящая компания для десятилетнего ребенка?

Сон потихоньку подкрался к девушке, смежил ей веки, и все мысли о маленьком кузене в о родных уплыли прочь. Элизе снился высокий, сильный мужчина, он обнимал ее и склонялся к ее лицу, чтобы поцеловать. И Элиза во сне нежно улыбалась в ответ и вставала на цыпочки, чтобы ответить на поцелуй.

— Твой рисунок не так уж плох. Ничуть не хуже моего, — заверила Элиза кузена.

— Чушь! Моя мазня яйца выеденного не стоит. — С возгласом досады Обри скомкал листок и отшвырнул его. Подхваченный крепким морским бризом, белый комочек вспорхнул над поручнем и канул в неспокойные воды Ла-Манша.

Справа по борту высились белые дуврские скалы. Завтра «Леди Хэбертон» придет к Нормандским островам и на одну ночь остановится на Гернси, в Сент-Питер-Порте. Путешествие только начиналось, но Элиза уже начинала сомневаться, сумеет ли она вытерпеть еще хотя бы один день рядом с Обри. Мальчик оказался невероятно вспыльчивым и раздражительным, он словно злился на весь свет, взрываясь по малейшему поводу, и от перепадов его настроения страдали все.

— Никто не может нарисовать шедевр, едва взяв в руки карандаш, — терпеливо произнесла Элиза, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Для этого нужно много практиковаться.

— А я не хочу практиковаться! — крикнул Обри. Неожиданно он поставил обе ноги на пол и, прежде чем Элиза успела ему помешать, рывком поднялся из шезлонга, куда этим утром усадил его Роберт. В следующий миг, издав крик боли, он рухнул на палубу.

— Обри! Обри! — В мгновение ока Элиза оказалась на коленях рядом с ним. — С тобой все в порядке? Скажи мне, дорогой, пожалуйста, скажи мне что-нибудь!