Домовенок Кузька и волшебные вещи - Галина Александрова

Кузя посмотрел на это, посмотрел и давай тоже под печку заглядывать — что же там происходит.

— Баба-Яга, а Баба-Яга, — сказал он наконец. — Может, тебе помочь чего?

Но тут Баба-Яга сама из-под печки вылезла — вся в паутине, кокошник набекрень, а в руке — клубок шерстяных ниток, синих-пресиних.

— Вот, — говорит, — тебе от меня подарок. Ты для меня доброе дело сделал, и я тебя уважу, — и Кузе клубок протягивает.

— Зачем он мне? Я и вязать-то не умею, а носки мне бабка Настасья штопает, — удивился подарку Кузя.

— Да нет, это не простой клубочек, а волшебный. Помню, я еще молодушкой была, он ко мне откуда-то прикатился и с тех пор стал жить у меня. Говорят, его вместе с другими волшебными вещами из сказки принесли, да потеряли. Ты его возьми, может, он тебе поможет.

Сказала так Баба-Яга и стала снова по хозяйству хлопотать — такая вот домовитая была Баба-Яга. Недаром она с домовенком дружила.

Взял Кузенька клубок волшебный бережно, двумя руками, и посмотрел на него с опаской. Он уже на эти волшебные вещи насмотрелся и ничего хорошего от них не видел. А вдруг этот клубок его нитками обмотает, узлами завяжет?

Но только Кузя вышел с клубком на двор, где гуси-лебеди травку щипали, как клубок сам у него из рук выскочил, только свой пушистый хвостик в руке у домовенка оставил. Выскочил клубок и покатился по стежке-дорожке — только поспевай.

Кузька держится за хвостик, бежит за клубочком, лаптем за лапоть цепляется, а кусты мимо него так и мелькают, трава по лицу венчиками хлещет. Но некогда домовенку на такие пустяки отвлекаться — у него впереди важное дело, спешное дело, и клубочек быстрый, как ветер.

Долго ли, коротко ли они так бежали, и тут клубочек замер как вкопанный. Кузя от неожиданности даже пробежал несколько шагов и клубок за собой протащил. А тому — хоть бы хны, будто он и не бегал по тропкам-дорожкам никогда. Лежит себе на траве, будто только для того и нужен, чтобы шарфы и варежки из него вязать.

Кузя подергал клубок за веревочку, подергал и решил, что так тому и быть — нужно же когда-нибудь отдыхать. Осмотрелся Кузя вокруг — что за место выбрал его помощник для отдыха. Оглянулся — и обомлел. Оказалось, они в том самом страшном лесу, в который Кузю деревья не пускали. Только уже не на опушке они были, а в самой чаще, где деревья стоят обнявшись, и кроны их небо застилают.

— Ах, негодный клубок! — разозлился Кузенька. — Куда же ты меня завел — на погибель верную. Того и гляди из леса волк голодный выскочит или медведь косолапый выбежит. Кто же купца тогда пойдет искать?

Только проговорил так Кузя, как кусты затрещали, деревья зашатались, того и гляди на поляне кто-то страшный объявится. Присел Кузя, зажмурился. Страшно ему, а все одно интересно. Смотрит он одним глазом и диву дается. Что за чудо: лес расступился, шумит и трещит, ветки шатаются, а никого не видно. Будто бы ветер вдруг решил побаловать, домового попугать. И тут вдруг — трах-тарарах! Шмяк, бряк, бу-бух! Вывалился откуда ни возьмись мишка косолапый и на траву как упадет.

— Вот, — говорит, — незадача! И меня никто не видит, и я ничего не вижу!

Поднялся на задние лапы и давай колено потирать — видать, ушибся о пень трухлявый, что в траве стоял.

— Здравствуй, мишенька, — сказал вежливый домовенок. — Отчего ты кусты ломаешь да по траве валяешься? Разве тебе не надо мед у пчел отнимать?

— Мед? — облизнулся медведь. — Мед — это хорошо. Мед — это сладко. Да вот незадача — появилась у меня забава — людей да зверей в лесу пугать.

— Да уж, это у тебя хорошо получается, — поежился Кузька.

— Хорошо-то хорошо. Да только вот никто со мной дружить теперь не хочет. Говорят, неправильный ты медведь. Бурые медведи себя так не ведут. Бурых медведей издалека видно. А ты, хоть и большой, будто мышь, в траве хоронишься. А все шапка проклятая.

— Шапка? Это какая же?

— Да вон в траве валяется. Шел один мужичонка через лес, да шапку эту и обронил. Я возьми ее, да на себя и напяль. А шапка оказалась не простая, а с фокусом.

Тут мишка поднял из травы-муравы шапку, всю расшитую узорами и украшенную каменьями, напялил на голову и… пропал.

— Ну вот, — обиделся Кузя. — Ни тебе здрасте, ни тебе прощай. И вправду — странный какой-то медведь. Наши с тобой по три раза в день здороваются, не отвяжешься.

— Вот, — сказал тут медведь, снова появляясь ниоткуда перед домовенком. — И ты тоже обиделся. Теперь понимаешь, почему со мной никто дружить не хочет?

— Понимаю, — сказал Кузя. — И все из-за шапки?

— Из-за шапки.

— Так давай ее сюда.

Медведь так обрадовался, что его избавили от напасти, что даже предложил Кузю подвезти.

— Куда тебе? — спросил медведь, когда домовенок забрался на его мягкую спину.

— Я сам не знаю, — сказал Кузька. — Сперва мне клубочек дорогу показывал, а теперь он поломался. Расскажи-ка мне лучше, куда тот мужичонка пошел, что шапку обронил.

— А пошел он в сторону переправы через реку Звонкую. Там три дороги есть и три деревни. Вот в одну из деревень мужик и шел. Только в какую — не знаю.

— Вот и отвези меня к этой переправе, а там я уж сам разберусь, — сказал Кузька медведю.

Сказано — сделано. Повез Кузьку медведь сквозь лес густой, а лес сам по сторонам расступается, дорогу показывает. И вскоре заблестели сквозь листочки первые солнечные лучи, и показалась опушка.

— Здесь я тебя и оставлю, — прорычал медведь. — Негоже мне белому дню показываться.

Сказал он так и затрусил себе в лес по своим медвежьим делам. Вздохнул домовенок — жалко было с медведем расставаться. Большой он, сильный: с таким в лесу не страшно — никто не обидит. Но делать нечего — и медведя можно понять, соскучился по своим. Поэтому Кузенька унывать не стал: выбрался на песчаную дорожку и за клубком зашагал.

Не успел Кузя пройти и сто шагов, как снова непонятное случилось. Послышался на дорожке свист, шум, взметнулся песок, будто ветром поднятый, и промчался мимо домовенка вихрь — чуть с ног не сшиб. Промчался вихрь, а вместе с вихрем — голос. Да такой перепуганный, что даже мороз по коже пробежал.

— Помоги… — прокричал голос и скрылся вдали вместе с вихрем.

— Что ж это делается? — покачал головой домовенок.

И только свист и крик затихли вдали, только Кузя собрался дальше идти, как снова — шум, свист да крик.