Демиургия. Рассказы - Виталий Орехов

Сейчас чудес не случилось. Да, были победы при Вошане и Монмирайне, но по сравнению с «битвой народов» под Лейпцигом, это были мелкие удачи на фоне полного провала. И самое главное, он начинал замечать какую-то безучастность в глазах своих маршалов, «самых честных своих солдат», как он считал… Еще неделю назад, он вспоминал, ходя по комнате, как он смотрел на них, стоя над картой захваченного Парижа. Как он просил их пойти на Париж, освобождать великую столицу великой империи. Они молчали… Даже «храбрейший из храбрых» Мишель Ней отказался поддержать своего императора. «Оставьте меня одного»… Зачем он сказал это тогда, неделю назад? Чтобы только не видеть их. Он больше не их император, а они не его подчиненные. Он попросил бумагу. Только бумагу, он хотел написать отречение, извиняясь перед народом Франции, оправдывая свой поступок. Но ему принесли уже заранее составленное за него отречение, в которой не было только одной детали — роспись императора. Бывшего. Неслыханная дерзость, но он ничего не сказал… Потом стража… Фонтенбло и это вынужденное заточение. Стоило ему только объявить, «Я снова император, идем на Париж!» и тысячи солдат ринулись бы за ним выбивать русских и пруссаков из горячо любимой столицы. И многие бы так поступили на его месте, но только не он. Маленький капрал был верен себе. Он достал пузырек из саквояжа. «Как мало, – подумал он, – неужели так мало надо, чтобы убить меня… МЕНЯ?… Так недавно мое имя наводило ужас на народы, в моих руках были судьбы десятков, нет, сотен тысяч людей. И теперь я один на один с порошком, в котором может быть моя судьба… Кто я такой? Зачем создан, если я утопил Францию в крови, если в моей армии теперь одни старики и дети, если я сеял смерть… Не надо ли было принять его еще давным-давно?» Он вспомнил свою молодость… Академия, Египет, Директория… «Нет, не тогда… Тогда я спас Францию» Он вспоминал и вспоминал… Аустерлиц, Тильзит… И всегда он шел впереди, а народ за ним. Всегда он вел Францию к победе…

Как же он оказался здесь, запертый, бессильный и не желающий жить? У него не было ответа. Только один раз он сомневался в том, прав ли он. 14 лет назад, о, как давно это было… 14 лет назад, под Рождество, 24 декабря 1801 г… нет, не так, 3 Нивоза IX г. республики,… так точнее,… на него было совершено покушение. Сторонники Бурбонов Жозеф Пьер Пико и Робино де Сен-Режан взорвали бочонок с порохом, припрятанный в тележке на улице Сен-Никез, по которой Бонапарт следовал в карете в Оперу… Кажется, ставили что-то Гайдна… ммм… “Сотворение мира”… Тогда он думал, что творит мир человек. Один человек. По разным сведениям, погибли от 4 до 13 человек, а ранения получили, видимо, около полусотни. Он, Первый Консул республики, не пострадал, его супруга Жозефина отделалась обмороком.

Это было страшное потрясение для его мира. Уверенный в своей безгрешности, он и подумать не мог, что кто-то может быть им недоволен. Только не им. Как и сейчас, он заперся в комнате и думал, прав ли он, правильно ли поступал… Но в тоже время он остался невредим, и это его убедило в том, что он прав. Тогда, именно тогда, 14 лет назад он окончательно уверился в своей исключительности и правоте.

В зал постучали. Бонапарт быстро спрятал ампулу назад в несессер.

– Мой император, Вам что-нибудь нужно? – Вошел Коленкур.

– Иди с миром, друг мой. Мой последний друг. Я уже не твой Еmpereur.

– Вы всегда останетесь им в моем сердце, мой Император. – генерал ушел…

– Ушел… Что ж… За Францию! – Он поднес пузырек к губам и остановился. – Нет! За французского императора Наполеона Бонапарта! – и выпил содержимое до дна.

Дыхание сразу схватило. Какой-то холод сковал конечности. Руки начали трястись. «Боже, как неприятно, – появилась мысль у Бонапарта, – не думал, что это так больно» Меж тем судороги усиливались. Отреченный император лег на кровать. Руки тряслись все больше и больше и ему становилось холодно. Хотелось спать, но паралич в конечностях отдавал адскими страданиями. «Юван, мерзавец, что за гадость мне подсунул этот подлец? Он хотел, чтобы я помучился? Подлый предатель, не важно, к чертям, все равно скоро умру… Боже… Как больно… Ааааа!»

На крик вбежал генерал Коленкур.

– Мой император, что с Вами?! Вы весь дрожите!

– Закрой дверь и не впускай никого! – сквозь зубы произнес Бонапарт.

– Но мой император!

– Закрой дверь, пес! Ааа… – страдания становились сильнее и сильнее. Адский холод добирался до сердца. В животе все крутило. Ноги дрожали так, что слетали сапоги. Ааа… – Озноб сковывал челюсти…

– Я приведу Ювана.

– За… Закрой дверь!

Коленкур ушел и вернулся через несколько минут. Лейб-медик французского императора Юван уже спал, и Коленкур разбудил его:

– С императором что-то не в порядке, ему плохо.

– Ха, – пошутил, впрочем, весьма неудачно и не к месту, Юван, – он же теперь не император.

– Он весь дрожит!

– О, нет… Только не это. – Врач начал что-то подозревать. Быстро оделся и с генералом Коленкуром побежал к Наполеону.

В это время Наполеон испытывал страшную боль: «Боже… за что? Как… как…тяжело… Нет, это не … не выносимо… Дерьмо, дерьмо, дерьмо!».

В это время в зал вошли Юван с Коленкуром. Как только Юван увидел пузырек на столе, он сразу все понял.

– Что Вы наделали? – вскричал Юван.

– Мерзавец, что ты…ааа… надела…л…? Что это? Дай мне яду!

– Никогда, я не буду повинен в Вашей смерти. Коленкур, позовите слуг, пусть принесут марганцовки, надо срочно промыть желудок Бонапарту.

– Никогда! – бешено взглянув, рявкнул бывший император всех французов. Сегодня я … вот дерьмо… сегодня я должен умереть!

Бонапарт не принимал лечения Ювана, и приказывал оставить его одного или дать еще опиума. Все это время он выкрикивал страшные ругательства в адрес всех, кого знал. Проклинал даже свою мать, родившую его на свет. «Боже…Как… трудно умирать! Ааа…Как легко было бы…. умереть …. умереть, – у императора начался приступ отдышки, который душил его около получаса – яд попал в легкие… на поле битвы! ..Аа…аах!… Почему не был убит… не был убит…я… в Арси-сюр-Об!»

Через несколько часов конвульсии ослабли. Наполеон хотел заснуть, но Юван не давал ему этого сделать. Сон при отравлении считался опасным. К рассвету судороги почти прекратились. Наполеон лежал на кровати обессиленный, в его голове снова и снова несколько тысяч раз повторялась только одна фраза: «Я не могу умереть…»

Революционер

В старое обветшалое здание Цюрихской публичной библиотеки вошел человек средних лет в сером пальто, засаленные обшлаги которого позволяли судить о непритязательном вкусе и небольшом достатке его обладателя, но в чистой сорочке и начищенными, но не до блеска, осенними туфлями. В его голубых глазах светился едва заметный огонек, придававший его взгляду какой-то особенный блеск, который неизменно замечали все, кто с ним сталкивался в жизни. Светлые кудрявые волосы вились из-под картуза европейского покрова. Он уверено прошел в гардероб, разделся и направился в галерею, обставленную со всей швейцарской точностью именно так, как должны выглядеть публичная библиотека. Посетитель направился к библиотечной стойке.