Демиургия. Рассказы - Виталий Орехов

– А, ну тогда ладно. Ты можешь придумать хоть какую сложную концепцию мира, но мир от этого не изменится. Дворник Федор все равно будет по субботам пьян.

– Это я знаю, да и привык уже, кстати.

– Знаешь, мне пора идти. Меня жена ждет к ужину, я обещал не задерживаться.

– Давай, передавай ей привет.

– Желаю здравствовать. – Он встал, надел шляпу и вышел.

Вспоминая прошедший день

Как желе разрезаю я свой день. Он многослойный, а я разламываю пышку слов. У нее аромат стихов, а на вкус она как дешевая драма. Первый слой дня – это просто воздух, он почти безвкусный, может быть, надо запивать водой, чтобы эта вата закончилась поскорее. Потом идет быт – слой пониже. Обыкновенный, ничего не стоящий гарнир, какой подают к сосискам под мостом. У желе своя, уже привычная приправа – пряный свинец, она не добавляет остроты, я устал уже от нее, я хочу чего-то нового. Выщелоченный в растворе запах города – вот что чувствуется потом, он как дым машинного масла в перловой каше полевой кухни, от него никуда не деться, и потихонечку привыкаешь. Потом идет что-то серьезное – это голоса и звук. Сухим немецким тетка объявляет, что переезд от Фридрих-Штрассе до Францозише Штрассе закрыт – так, как звенит вилка по общепитовской тарелке. Невкусно, и отбивает аппетит. Звук быстро растекается, наполняет собой остатки, так из Киевской котлеты вытекает масло, с равиоли – соус. Следующий слой – история дня, сухая, почти безвкусная, хуже розмарина в салатах забегаловок, так просто, для массы, и вот это жуешь-жуешь-жуешь, пока не можешь вздохнуть с облегчением, что история прошла. Наконец-то что-то стоящее – философия, но тут начинаешь жалеть, что история прошла, потому что философия – просто капля концентрата, ее нельзя употреблять так, остается размазывать ее, как есть, по тому, что еще лежит на блюде.

Насыщение не наступает, все это пустое, пока ничего стоящего, меня уже не удовлетворяет подобный рацион, я хочу другого. После философии, кажется, что ничего нового не будет – слишком терпкий вкус, а запить нечем. Это не то, чем можно наслаждаться. О, вот они, конечно, приправы, все вместе – шутки, забавы, игры… Ничего нового, и этого можно было не добавлять. О, это, пожалуй, я немного пожую – надежда. У надежды вкус сладковатый, обещающий тайну. Как если запивать головную боль, такой вкус у надежды. Она мне нравится, жаль, что так мало ее среди всего этого рататуя. И, конечно, скоро она заканчивается…

Среди этого нагромождения виднеются еще зерна какого-то смысла, но их так мало, что я даже не чувствую их вкуса, как будто бы и нету их. Говорят тогда, повар молодец, но мне кажется, смысла можно было бы и больше добавить.

Хочется пить, но кроме воды, наверное, ничего не стоит брать, зачем? Все равно только вода сможет утолить жажду и успокоить.

Дальше идут какие-то секретные ингредиенты – моменты времени, запечатлённые в кушаньи, то, что не повторится, но как-то пресновато, право слово, есть, конечно, что-то, что, видно, из личных запасов, а не из консервов по рубь двадцать, но так мало… Теперь я понимаю, что придает всему блюду общий вкус – это какая-то присыпка, как мелко-мелко натертый сыр, это вкус тоски, он чувствуется все время, но время было нужно, чтобы понять это. Кстати, у времени вкус как у хорошего хлеба, без него и еда – не еда, хлеб – голова всему. Потом какая-то опять ерунда – окружение не из быта, как вату опять ее глотать, даже не чувствуя, и как-то все сильнее чувствуется тоска, видимо, либо я приближаюсь к источнику, либо здесь она вся.

Еще один слой – заботы, они так близко к центру, чтобы тоже не растеклись, как музыка, чтобы вкусить их все и сразу, только так хорошо можно прочувствовать их. Лучше их не нюхать, просто прожевать, иногда они добавляют пикантности, но вообще, очень немногие добавляют их правильно.

И вот, под заботами я, наконец, нахожу самый центр, самую основу – себя. Не прожёвывая даже, я глотаю себя, и запиваю стаканом воды, пропущенной через золотое сито. Самое приятное воспоминание. Так, сижу у пустой тарелки, мне грустно, мне тоскливо и одиноко… Милая, где же ты? Ведь я совсем не умею готовить…

Орехов В.Е.

Демиургия.