Отряд - Олег Артюхов

тягучим гулом голову, я разглядел разлохмаченные дырки на рукаве камуфляжа, который быстро темнел, а с белой от цементной пыли руки тонкой струйкой на пол стекала кровь. На левой ноге тоже расплывалось тёмное мокрое пятно. Справа сзади мощно шарахнуло ещё пару раз. Судя по грохоту и волне – авиабомбы.

Помогая зубами, я перетянул руку и ногу резиновыми жгутами, пару которых по давней привычке всегда накручивал на приклад автомата. Соображалка работала плохо, но навскидку определила, что кости целы, а дырки от ран сквозные. Шарахнуло рядом, значит, сто пудов имею и контузию, но лёгкую, поскольку я в сознании, рвота не выворачивает внутренности, не оглох и не ослеп. Вместе с тем по опыту знаю, что осколочное ранение коварнее, травматичнее и болезненнее пулевого, и даже с виду маленькое повреждение может принести кучу проблем. В голове невольно прокручивалось всё, что я знал о боевых травмах. Сейчас накатила эректильная стадия, то бишь короткий период избыточного возбуждения, и надо поспешить с самопомощью, пока не вернулась боль и следующая торпидная стадия глубокого торможения.

Я стиснул зубы и огляделся. Вокруг царила жуткая разруха. Надо мной на нескольких арматуринах висела бетонная балка, с которой свисали лохмотья стеклоизола с крыши. В пяти метрах в чёрных лужах лежали два неживых бойца, густо засыпанные бетонной крошкой и пылью. Дальше из-под завала доносились глухие стоны и крепкий мат.

Как и следовало ожидать, вскоре навалилась невыносимая слабость и глухая апатия. Яс трудом распрямился, покачнулся и опрокинулся. Борясь с головокружением и едва удерживая сознание, я подполз к столбу, кое-как сел на засыпанном мусором полу, привалился, закрыл глаза, тупо слушая словно доносящиеся через вату глухие редкие взрывы, автоматные очереди и короткий лай крупняка из башни БТРа.

– Бор, эй, Бор, ты жив? – донеслось из гулкой темноты. Я слабо махнул рукой и отрубился.

Сознание возвращалось по капле. Очнулся от боли, когда меня тащили, а потом грузили в машину. Сквозь закрытые веки мелькали багровые световые пятна, и, будто издалека, доносился голос:

– Давай помаленьку. Руку осторожно. Пиши: боец ополчения, позывной Бор, сквозные осколочные ранения плеча и бедра, возможно контузия. Время одиннадцать семнадцать.

И я опять отключился.

В донецком госпитале меня качественно залатали, откапали, накололи лекарствами, более-менее прилично покормили и дали выспаться. Окончательно оклемавшись, я выяснил, что теперь меня зовут Жданов Сергей Борисович 1971 года рождения из российского города Электрогорск, того что в Московской области. Теперь мне предстояло свыкнуться с этим именем. Оказывается, по жизни я крутой мужик, инструктор спецназа с немалым опытом войны. В Донбассе с 14 мая. Образно говоря, приехал разнимать поспоривших родных братьев, один из которых оказался злопамятным жестоким ублюдком, а другой неповоротливым доверчивым увальнем. Мириться они не желали, да, и подраться толком не могли. Пришлось вмешаться на стороне слабого. Но скандал, есть скандал, и, если раньше в спорах рождалась истина, то теперь только травмы, раны, контузии, ненависть и злоба. В моём случае против авиабомбы опыт спецназовца оказался бесполезен. Вероятно, в прошлой реальности от взрыва Жданов погиб, и меня запихнули в освободившееся тело, которое по воле высших сил увернулось от взмаха смертельной косы. С этого момента исторический поток и разошёлся надвое.

На этот раз мне досталось крепкое, мускулистое в меру волосатое тело воина без капли лишнего жира, выше среднего роста с мужественным лицом, пронзительными серыми глазами и веером морщинок вокруг них, что говорило о тщательно скрываемом ироничном характере. При этом суровые складки у рта не оставляли сомнений в его решительности и непреклонности. Высокий лоб с небольшими залысинами и светлые волосы с едва заметными пятнами седины на висках дополняли портрет Бора. На себе это тело носило с десяток старых шрамов от пуль, ножа и осколков. Память подсказывала, что Бор провёл в госпиталях не один месяц и знал, что выздоравливать иной раз приходилось долго и мучительно. Тем более поразительным и для него, и для меня было то, что на этот раз раны заживали с невероятной скоростью, и боль ушла уже на другой день. Прошло всего четверо суток, а я уже чувствовал себя вполне сносно и со слов врачей практически выздоровел. Да, и сам я видел это при перевязке. А на разные раны, уж поверьте, Бор насмотрелся до блевоты.

В ответ на мои просьбы о выписке врачи неизменно делали удивлённые глаза и возмущённо махали руками. Но я-то знал, что делали они это исключительно из любопытства и вредности. И тогда 1 июня я попросту смылся из госпиталя, благо и камуфляж, и оружие всё это время лежали рядом с койкой.

После душной, пропитанной лекарствами и запахом раненых тел атмосферы свежий воздух опьянил и буквально влил в меня силы. Я перемахнул через забор и оказался на городской улице.

Чтобы не возникло путаницы, наше с Бором общее тело буду называть «я», тем более что слияние сознаний почти завершилось.

Раньше Бор, тоесть я пару раз бывал в Донецке, и всегда город радовал чистотой дворов, свежей зеленью ухоженных аллей и цветами скверов, отличными дорогами и какой-то особой радостной аурой. Теперь же меня встретили пустые улицы с редкими машинами, слепыми глазницами выбитых окон, пробоинами в стенах, с закрытыми магазинами и киосками. Над засыпанными битым кирпичом и стеклом дворами висела тревожная тоскливая тишина, в которой гулко раздавались отдельные голоса и иные звуки. В воздухе буквально витал дух беды. Потрясённый свалившейся на него войной, Донецк будто поседел, замер и ушёл в себя. Окрест лежала застроенная безжизненная пустыня.

Кое-где у входов в подвалы с надписью «убежище» суетились женщины и старики. Они варили на кирпичах немудрящую снедь, и при этом непрерывно настороженно оглядывались и прислушивались. Особенно невыносимо было видеть детей, которые испуганно выглядывали из тёмных подвальных проёмов и голодными глазёнками смотрели на чёрные от копоти кастрюльки.

На проспекте у автобусной остановке возле разбитого взрывом киоска лежали три мёртвые женщины. Они валялись на асфальте там, где их настигла смерть от мины, а прохожие спешили проскочить мимо, опасливо и стыдливо отводя глаза от залитого кровью тротуара.

В сторону западной окраины промчались два тентованных грузовика с бойцами ополчения в разнообразной экипировке. От них не отставал БТР с ярко зелёными полосами на передке и корме.

Я поспешил дальше по безлюдной улице, пытаясь выкашлять сжимающий горло гневный комок. Видеть невозможно то, что сотворили гады с прекрасным Донецком! Теперь этот радостный и гостеприимный город работяга и весельчак измордован, тяжело ранен и придавлен невыносимым горем. С самого прибытия на