Кризис среднего возраста. Записки о выживании - Дэрил Шарп

По его лицу потекли слезы. Он не обращал на них никакого внимания.

— Несколько месяцев я за ними следил. Прятался в кустах, подслушивал их телефонные разговоры. Мне действительно очень стыдно за это, но я ничего не могу сделать. Представляя их вместе, я постоянно чувствую узел у себя в желудке. При всем ее нежелании заниматься со мной любовью, я просто не мог себе представить, что у нее может быть кто-то другой. Именно поэтому я пришел к вам. Я не могу с этим смириться. Я не хочу быть таким собственником. Со мной происходит что-то неладное.

Он достал несколько фотографий.

— Это моя жена Нэнси с детьми: это Ян — ему пять с половиной, а это Дженнифер — ей четыре года; вот вся наша семья. У меня прекрасная работа, но я не могу много работать допоздна.

Когда я чувствую, что очень устал, то спускаюсь в подвал и курю травку. Я думаю о том, как все перевернулось, как мы были счастливы. Иногда это помогает, иногда начинаю чувствовать себя еще хуже.

— Как вы меня нашли? — спросил я. — Почему вы пришли к юнгианскому аналитику?

— К кому?

— К юнгианскому аналитику.

Норман вытер глаза.

— Мне порекомендовал к вам обратиться мой друг.

Он смотрел на меня с огромной грустью.

— Я нахожусь в депрессии, у меня нарушения сна. Я не могу есть и ощущаю полное бессилие. Так что же, по-вашему, мне нужно делать?

* * *

Я не знал, что нужно делать Норману, но был рад его приходу по своим, эгоистическим причинам.

Моя жизнь и практика превратились в рутину. Я с трудом мог вспомнить то полное отчаяние, которое двадцать лет назад привело меня к юнгианскому анализу. Время от времени Норман напоминал мне мое собственное прошлое и процесс, который привел к тому, что я стал юнгианским аналитиком. Это было время, когда самоубийство казалось мне очень привлекательной альтернативой по сравнению с жизнью, которой я жил.

Норман испытывал адские муки. Он чувствовал себя совершенно разбитым. У него были все симптомы, характерные для кризиса среднего возраста: тревога, депрессия, жалость к себе и вина; он потерял аппетит и страдал бессонницей; он ощущал полный упадок сил и пребывал в полном смятении. В пользу Нормана говорило только одно: он осознавал, что у него существуют проблемы.

Безусловно, он еще не понимал ни сущности этих проблем, ни их глубины, но было совершенно ясно: он уже дошел до предела. Фактически Норман был потенциальным кандидатом на анализ, ибо жизнь уже поставила его на колени.

У Нормана с женой сформировались симбиотические отношения, в которых каждый из них мог запутаться, но не мог их разорвать. Семья для него была всем; без нее он не мог бы существоватъ. Норман чувствовал, что жена его отвергает, и ничего не мог с этим сделать; но, испытывая такие страдания, он не представлял себе, как сможет без нее жить. Он не мог правильно оценить создавшуюся ситуацию, ибо при первой же мысли о том, что происходит, его переполняли эмоции.

Передо мной был мужчина, у которого вся жизнь пошла под откос; он страдал от расщепления, возникшего между его головой и его сердцем.

С точки зрения развития невроза, о котором говорилось во введении, либидо Нормана не могло участвовать в прогрессии.

Любые действия требовали от него страшных усилий. Окружающая его обстановка изменилась, но он не мог к ней приспособиться. Он перестал чувствовать и не мог ясно мыслить. Его энергия подверглась регрессии и оживила детские фантазии потерянного им рая — теплое чувственное отношение к жене. Чтобы его восстановить, он очень хотел измениться.

У Нормана развивался внутренний конфликт. Он еще не осознавал этого, но иначе не плакал бы несколько дней подряд, а потом не пришел бы ко мне. Но в этот момент актуализировались все его защиты, чтобы не допустить до его сознания, что закончились та жизнь, которой он жил до сих пор. Он хотел только «исправить свою жизнь», то есть обратить время вспять, чтобы вновь почувствовать, что его любят.

Норман заплатил приличную сумму, чтобы попасть ко мне на прием. Он хотел получить помощь. Ему нужно было решить свои проблемы, и он действительно верил в то, что я могу ему помочь. Но если бы я знал, что следует делать Норману, я был бы Богом.

К счастью, такая степень инфляции уже не вызывает у меня удовольствия.

Я слушал Нормана и ничего ему не отвечал. Я видел его слезы. Я слышал, как ему больно. Я ему не сочувствовал, но нельзя сказать, что при этом я был совершенно бесчувственным. Тот эмоциональный хаос, который исходил из него, производил на меня особое воздействие. С одной стороны, я сохранял холодность; с другой — я ощутил, что у меня в желудке появился узел, который все время увеличивался. У меня стал возрастать интерес к Норману. Мы с ним были братья по крови. Его ситуация не была похожа на ситуацию, в которой оказался я в его возрасте, но наши психологические состояния не слишком отличались друг от друга.

Двадцать лет назад мне удалось сделать так, чтобы меня увидели и услышали.

В то время я разделял общее убеждение, что анализ — это такое лечение, в процессе которого у человека возникает озарение, которое его исцеляет. У многих людей такая иллюзия сохраняется до сих пор. Она сохранилась с самого зарождения психоанализа, когда считалось, что содержание бессознательного составляет только вытесненный материал, и если добиться облегчения эмоционального переживания (отреагирования эмоций) и его осознания, то человек станет более счастливым, чем раньше.

Увы, бессознательное оказывается неистощимым. Мы, как пловцы, можем скользить по волнам океана, и всегда из глубин на его поверхность поднимается что-то новое. В жизни, как в психике: мы постоянно сталкиваемся с необходимостью адаптации к новым обстоятельствам.

Я знал, что установка Нормана не соответствует ситуации, сложившейся у него в семье. Я не стал говорить ему об этом, ибо он просто не мог понять, о чем идет речь. Он должен осознать ее сам; она должна вырасти у него, как роза на грядке репы. Он дол жен страдать, пока не разовьет в себе эту установку или пока она не прорвется из него фонтаном, как нефть из скважины. Эта установка лучше будет соответствовать ему — такому, какой он есть, и такой жизни, которая существует в его представлении. Его страдания — следствие его бессознательного внутреннего конфликта.

Я знаю, что любое решение — это плод мучительных страданий; оно свидетельствует о том, в какой степени жизнь человека стано вится невыносимой. Но одних страданий недостаточно: человеку нужно захотеть научиться как-то с ними справляться.

Я ничего не сказал Норману, чтобы облегчить его боль, ибо в тот момент он пребывал в таком состоянии, в котором и должен был находиться. Он чувствовал себя совершенно убитым, но мог осознавать, что с ним происходит. Даже если бы у меня была магическая сила, позволявшая избавить Нормана от его проблем, я все равно не стал бы ничего делать.

Любой конфликт констеллирует проблему противоположностей. В самом широком смысле к «противоположностям» относятся Эго и бессознательное. Это действительно так, независимо от того, признает человек, что его конфликт является внутренним, или нет, ибо конфликты с другими людьми, особенно со своим спутником или спутницей, по существу, являются внешним выражением его бессознательного внутреннего разлада. Но так как этот разлад остается бессознательным, он отыгрывается в виде конфликтов с окружающими.