Спасти Феникса - Маргарет Оуэн

Негодница нахмурилась.

– Если вы не начнете выражаться понятным языком, я пошла, и хрен вы меня найдете.

– Тогда перефразирую, – сказал Сокол. – Русана хочет, чтобы мы умерли.

– Она хочет, чтобы я умер, – поправил принц Жасимир. – Она хотела этого с тех пор, как заставила отца впустить ее на правах жены в касту Фениксов, а теперь хочет еще сильнее, поскольку родила собственного принца. Сначала был несчастный случай на охоте, потом змея в купальне, потом толченое стекло в вине… и это не прекратится, пока ее самой не станет. Или меня.

Негодница махнула рукой в сторону дороги.

– Тогда вы молодцы! Дали ей ровно то, что нужно. Так что теперь, когда мы вытащили вас на свободу, мы пойдем своей дорогой, лады?

Сокол – он сказал, что его имя Тавин, – не ответил и вместо этого протянул руку Фу:

– Кстати, прости, что напугали.

Она позволила ему помочь ей встать на ноги и только тогда вырвалась.

– Можешь не прощать меня за то, что я тебе вдарила.

– Вероятно, ты еще не раз так скажешь. – Он оскалился, сверкнув зубами. – Жас и я вынуждены провести с вами еще несколько дней.

Па застыл со скрещенными руками.

– Такого уговора не было.

Тавин и принц обменялись взглядами. Рот Тавина скривился.

– Долго объяснять, – начал он.

– Напротив. Я сдержал свое слово. Дело сделано. – Тон Па стал холодно-вежливым.

Фу фыркнула. Типичные высшие касты, полагающие, будто могут менять условия договора, как им хочется. Не на того вождя Ворон напали.

– Вы не понимаете. – Принц Жасимир повысил голос. – Мы…

– …Далеко от Думосы, – подсказал Па ровно и невозмутимо. – А мы получили причастное. Как уговаривались. Ни больше ни меньше.

Сокол бросил на него сердитый взгляд:

– Вы обязаны нас выслушать.

Фу подумала, не ударить ли его снова.

– Мы не во дворце, ребятки. – Па нагнулся, чтобы подобрать веревку от телеги. – Мы больше ничем не обязаны.

– Они попытаются нас убить, – выпалил принц Жасимир.

Воцарилась короткая тишина, взорвавшаяся смехом. Сумасброд так зашелся, что был вынужден опереться на телегу. Принц и Сокол оторопели.

– О, «они попытаются нас убить»! – гоготала Негодница. – Это что-то новенькое. Круто. Мне нравится.

Принц Жасимир наморщил лоб:

– Да как вы можете считать это забавным?

– Они пытались убить нас. Всегда существуют всякие «они». Кажись, они этим уже не одно столетие занимаются. – Фу отвесила ему такой же насмешливый поклон, как королеве Русане. – Мои глубочайшие сожаления, ваше высочество, но, если вы хотите напугать нас, чтобы заставить вам помогать, придумайте что-нибудь поинтереснее.

– Как насчет дворянства Олеандра? Интересно?

Фу прикусила язык и уставилась на Тавина. Смех стих. Дворянство Олеандра было поважнее, чем «они». Дворянство Олеандра было костью в горле каждой Вороны.

– Видишь ли, это забавная история, – продолжал Сокол, а внезапная бритвенная острота в его словах дала понять, что шутки отброшены. – Выясняется, что королева завела множество новых и жутких друзей. Я бы и месяца не дал, как она попытается прибрать трон к своим рукам. А когда это произойдет, своим успехом она по большей части будет обязана замечательным союзничкам – дворянству Олеандра.

Каждая Ворона носила шрам, нанесенный дворянством. Из-за него Вороны не останавливались рядом со многими деревнями после заката. Именно тогда дворянство с белыми олеандрами на груди, пряча лица под бледными красками и бесцветными тканями, скрывавшими их принадлежность к роду и касте, пускалось вскачь.

Большинство обитателей Сабора верило в то, что Вороны – это возрожденные мертвые грешники, обреченные на раскаяние и влачащие тяжкую долю сдерживания чумы. Олеандры верили в ту часть мифа, которая нравилась им, – мол, Завет призывает наказывать Ворон за их проступки, – и утверждали, будто Вороны сами распространяют чуму. А потому посчитали наказание Ворон своим долгом. Завет был для Олеандров всего лишь еще одной маской, и Фу слишком хорошо знала, какие чудовища скачут под ней.

Они были богатыми и бедными, безымянными и бесчестными, многочисленными и беспощадными. Их охота считалась убийством только тогда, когда их ловили. А поскольку охотились они исключительно на Ворон, областные губернаторы ловить их совершенно не торопились.

Когда же дворянство ловило Ворон, лишь немногим счастливчикам удавалось уйти.

Матери Фу не повезло.

Фу подумала о дороге во тьме, той, что протянулась за ней на десяток лет, когда она сумела-таки добраться до колена Па. И все же она до сих пор помнила череду пальцев, которые дворянство Олеандра оставило, чтобы указать ей путь.

Она снова поймала непослушную нитку на робе и дернула ее.

– Я не стану требовать вашего повиновения. – Отсветы факелов плясали на окровавленном лице принца Жасимира. – Но когда Русана сядет на трон…

– …Дворянство Олеандра будет носиться там, где и когда захочет, – закончила Фу.

Подлец вцепился в телегу с такой силой, что костяшки пальцев, казалось, вот-вот прорвут кожу. Фу могла лишь догадываться, что сейчас всплывает в ужасных глубинах его памяти.

Тавин кивнул.

– А помогать им будет эскорт вооруженных Соколов.

По поводу своих воспоминаний Фу гадать не приходилось: далеко-далеко, давным-давно маленькая девочка подобрала скрюченную, толстенькую гусеницу на холодной и пыльной дороге, потом еще девять – по следам из красных точек.

Маленькие ручки Фу сжимали мамин палец достаточно много раз, чтобы девочка знала каждую царапинку, каждую мозолинку, каждый изгиб каждого сустава. И когда Фу сделала неловкое движение и обломанный кусок кости поцарапал ей ладонь, она узнала искорку, певшую ей через кость. Она узнала бы песню мамы где угодно.

Тогда дорога завладела Фу, завладела тем особым образом, каким умеют завладевать только дороги. Вождь – тогда еще не Па для нее – прошел этим кровавым путем, стискивая клинок в дрожащем кулаке, зная, что должен смилостивиться над одним из своих. И Фу – тогда еще не ученица вождя – застыла на месте, желая увидеть маму, но зная, что всякий раз, когда появлялся клинок, мама прикрывала ей глаза.

Та холодная дорога капканом держала ее до тех пор, пока Негодница не унесла девочку прочь, поскольку даже тогда Фу понимала, что может выбирать между путем вождя и бегством.

И вот теперь, на этой дороге, во мраке, озаренном факелами, Фу по-прежнему не знала, какой путь хуже.

Но если королева передаст Олеандрам бразды правления над своими Соколами, если даже днем Вороны не смогут найти укрытия… Фу стало до боли ясно, чем закончатся все дороги.