Три встречи - Алексей Николаевич Загуляев

хожу вот собираю алюминиевые банки. Из-за банки, собственно, и подошёл к тебе. И глазам своим не поверил. Надо же. За столько лет столкнулись с тобой впервые.

– Всё так плохо?

Аркадий промолчал.

– Как твои родители? Где ты сейчас вообще живёшь? Я несколько раз проезжала вечером мимо твоего дома и не видела, чтобы в твоих окнах горел свет.

– Долгое время я там не жил. Да и света в квартире нет. С тех пор, как умерла мама. Но это долгая история. Не хотелось бы… Понимаешь…

– Да-да. Прости. Я не знала. А отец?

– Мы с ним не общаемся. Кто он, а кто теперь я, сама видишь. Но он жив-здоров. Строчит мемуары.

Ольга ждала, что Аркадий спросит, как у неё самой дела, чем занимается она и чем живёт, но тот, несмотря на периодически возникающие паузы в диалоге, никаких вопросов не задавал. Либо ему было не интересно ничего знать, либо боялся, что Ольга заговорит о сыне. Знал ли Аркадий вообще, что она всё-таки родила? Это ей тоже было неизвестно. Разговор не клеился. Жара и без того утомляла, а Аркадий при этом явно испытывал физический дискомфорт. Он всё время то опускал на землю пакет, наполненный собранными банками, то снова брался за него, как бы давая понять, что ему пора идти. Он постоянно ёжился, правый глаз его начал дёргаться, руки всё заметнее сотрясала мелкая дрожь.

– Я могу тебе чем-то помочь? – спросила Ольга, понимая, какой услышит ответ.

– Баночку, – произнёс Аркадий, – когда допьёшь, не выбрасывай в урну.

Ольга протянула ему так и не допитую банку, взяла со скамейки свою сумочку и тяжело вздохнула:

– Тогда пока?

– Ага, – кивнул Аркадий, взяв банку. – Пока.

С тяжёлым сердцем Ольга развернулась и пошла к автобусной остановке. Метров через пятьдесят она всё же не удержалась и оглянулась. Аркадия уже нигде не было видно. Возле скамейки, на которой она сидела, суетились двое мальчишек с самокатами. Из травы, шумно хлопая крыльями, взметнулась встревоженная чем-то стая голубей. Было ощущение, что Аркадий Ольге всего лишь приснился. Но ведь она не спала. Не спала же ведь, правда?

***

В судьбе Аркадия всё пошло наперекосяк сразу после того, как уволилась из клиники Ольга. После возвращения из Алании он действительно лёг на пару дней на обследование и узнал свой диагноз, больше походивший на приговор. В первые дни он всё ещё думал поведать об этом Ольге, но чем дальше откладывал разговор, тем меньше оставалось желания делиться своей болью. Ну зачем ей это? Сколько он ещё проживёт? Даже при самом удачном стечении обстоятельств лет тринадцать. Или пятнадцать. Мохаммед Али боролся с Паркинсоном тридцать пять лет. Но на то он и Али, чтобы бороться. Аркадий-то борцом никогда не был. Всё ему давалось легко, без особого напряжения. А Ольга – молодая, здоровая, полная энергии и заслуживающая лучшего для себя будущего. Такой жизни, которой она достойна, он теперь не сможет дать ей при всём желании. И Аркадий решил отдалиться. Он хотел сделать это осторожно, не в один час и не жестоко, как получилось в итоге. Когда он заметил, что Ольга беременна, то совсем растерялся. Теперь у него оставалось только два варианта – либо остаться с Ольгой и сделаться для неё дополнительной обузой, либо разорвать отношения одним разом, без шансов на то, чтобы их можно было потом склеить. И он выбрал второе. Понимая, каким чудовищем станет выглядеть и для неё, и для всех тех, кто рано или поздно узнает о том, что между ними произошло. В принципе, к одиночеству ему было не привыкать. Он и раньше-то никогда не имел близких друзей. Единственным человеком, с которым ему удалось сблизиться, была именно Ольга. Но раньше он целиком отдавался своей работе, там находил и точку опоры, и смысл, и содержание своей жизни. А когда работы не станет – а не станет её уже совсем скоро, – на что станет он опираться? Понимая, что каждый шаг отныне будет приближать его к бездне, Аркадий продолжал двигаться исключительно в этом направлении. Когда Ольга уволилась, он было встрепенулся, стал обзванивать все клиники, которые занимались неврологическими болезнями, надеясь зацепиться хоть за какой-нибудь, пусть самый мизерный, но всё-таки шанс. Но такого шанса никто не мог дать. Слишком уж не изученной была эта болезнь, и всё в её течении зависело от сотни нюансов, многие из которых напрямую никак не касались классической медицины. Кто-то даже посоветовал ему начать играть в настольный теннис. Говорили, что многим это помогает даже лучше, чем медикаментозная терапия. Несмотря на весь свой природный пессимизм, Аркадий всё же целых полтора месяца посещал группу в оздоровительном комплексе, искренне осваивая азы пинг-понга. Но болезнь, если явно не прогрессировала, то уж точно позиции свои не собиралась сдавать. Ему стало смешно на самого себя, и он предпочёл теннису более привычную для себя бутылку. Потом и ракетки запрятал так, что не смог их уже найти. Глупости. Всё глупости. Никакого выхода для него просто не существовало. Нужно было сдаваться и плыть по течению до того места, где всё закончится само по себе. И Аркадий поплыл.

Так же как и ракетки, он забросил и скальпель. Тремор в руках уже не проходил ни на минуту. С такой моторикой можно было работать разве что на скотобойне. Полгода он пробовал преподавать на кафедре. Но скоро и это сделалось слишком сложным: он начинал забывать некоторые термины, путался в элементарных понятиях, не мог логически правильно выстроить свою речь. В глазах студентов он начал замечать не интерес к медицине, а жалость к себе. Теперь все вокруг знали о его болезни. Никто не заговаривал с ним об этом, но оттого видеть их сожалеющие и снисходительные взгляды становилось невыносимо. Все уже похоронили его. И он стал пить уже беспробудно, не считая дни и не пытаясь найти выход.

Время летело. Таял и снова ложился на землю снег. Улетали и возвращались грачи. Родители его суетились, пытаясь убеждать в том, что, несмотря ни на что, необходимо бороться, что шанс остаться самим собой и не сломаться всегда существует. Особенно переживала за него мать. Он изо всех сил старался быть с нею как можно мягче, соглашаясь исполнить все её просьбы, хотя бы формально. Даже закодировался и пару месяцев не притрагивался к спиртному. Кроме того, начал проходить какой-то новый, продвинутый курс терапии, в успехе которого особенно был уверен отец. И в это время мама вдруг умерла. Не выдержало её