Микроубийцы из пробирок. Щит или меч против Запада - Лев Федоров

На самом деле особой нужды в этой активности не было.

Во всяком случае, в 1930 году в советской прессе пересказывалось следующее: «Доктор Мадсен (биолог), президент комитета здравоохранения при Лиге наций, в Париже на интернациональном конгрессе микробиологов сделал сообщение о бактериологической войне… доктор Мадсен не считает нужным заниматься изучением способов защиты против бактериологической войны. Такая война, по его мнению, невозможна уже потому, что она может принести одинаковый ущерб обеим враждующим сторонам» [79].

Так что неудивительна реакция начальника ВОХИМУ Я. М. Фишмана в августе 1933 года. В письме «наверх» он невысоко оценил полученные разведывательные материалы («нет конкретных данных»). Его-то на восьмом году активных работ по подготовке к наступательной биологической войне интересовали вполне конкретные вещи — способы массового заражения насекомых и способы их применения для целей бактериологической войны, эффективность этих способов (результаты испытаний), возможность создания (способы и приборы) стойкого бактериального тумана, виды микробов, наиболее подходящие для этих целей, конструкция бактериологических бомб и приборов для сбрасывания зараженных животных и т. д. [80] Однако из того письма Я. М. Фишмана следуют два достаточно серьезных вывода — не только высокий уровень продуманности проблемы бактериологического нападения в СССР, но и отсутствие конкретных данных о подготовке к нападению на СССР в зарубежных странах. Или там вообще отсутствовала такая подготовка?

В наши дни можно определенно утверждать, что передовые в биологическом отношении страны мира ни в 1920-х, ни в начале 1930-х годов работ по созданию наступательного биологического оружия не вели. Включение в военно-биологическое противостояние Великобритании — самого активного «врага Советской власти» — датируется лишь 12 февраля 1934 года [4]. А США включились в работы по созданию биологического оружия лишь после 1941 года [76]. Не говоря уж о том, что Германия в 1926–1933 годах поддерживала с Советским Союзом отношения военной дружбы и сотрудничества: на своей территории она работ по биологическому оружию вести не могла по условиям Версальского договора, а на территории дружественного СССР она вела лишь совместные работы по химическому оружию.

Даже по состоянию на 1999 год специальный анализ исторического аспекта проблемы [12] не выявил для молодой советской власти времен 1920–1930-х годов никаких угроз с точки зрения опасности биологического атаки с чьей-либо стороны.

Во Франции первый доклад официального лица о необходимости начать работы по наступательному биологическому оружию (созданию высоковирулентных штаммов возбудителей против людей и животных) появился только в 1934 году, однако до июня 1940 года эти работы оставались лишь в исследовательской стадии. Великобритания вела в 1936–1940 годах оборонительные работы по биологическому оружию, а в 1940–1945 годах — и наступательные, и оборонительные. В США первый толчок работам по биологическому оружию был дан официальным лицом только весной 1942 года. В Канаде опасности биологического оружия не видели до 1937 года. На территории Японии опыты с опасными возбудителями болезней исключались в принципе, а возможность реализации таких опытов на территории других стран появилась лишь после 1932 года. До обсуждения возможностей Италии аналитики просто не снизошли. В отношении работ по биологическому оружию у Германии до 1934 года данных просто нет, а с 1934 года западные разведки уже начали обвинять Германию в начале опытов с различными возбудителями, хотя подтверждений этому так и не было найдено [12]. К данным о Германии добавим точное знание генерала В. И. Евстигнеева, возглавлявшего 15-е Главное управление Генерального штаба Вооруженных сил СССР (биологическая война) вплоть до его ликвидации: «Гитлер был бактериофобом, очень боялся лично заразиться каким-нибудь вирусом, биологическая программа Третьего рейха так и не вышла из стен научных лабораторий» [69].

Между тем в СССР в недрах Военно-санитарного управления (ВСУ) РККА в 1929 году приписывали Бактериологической службе армии Великобритании совсем иное [81]. Более того, в 1931 военная разведка наркомата обороны Советского Союза снабжала К. Е. Ворошилова фантастическими данными о работах по биологическому оружию в Великобритании, Франции и даже дружественной Германии [7].

Таким образом, начавшаяся в 1926 году практическая подготовка Советского Союза к наступательной биологической войне не могла быть ответом на угрозу с Запада. Это могло быть только попыткой застать тот самый Запад врасплох.

А началось все с того, что в середине 1920-х годов биологическое и химическое оружие составили предмет регулирования международного документа — «Протокола о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств» [71]. Он был подписан 17 июня 1925 года в Женеве (Швейцария) представителями 38 государств. Однако СССР присоединился к этому Протоколу лишь 2 декабря 1927 года, то есть после того, как была завершена организация внутренней системы подготовки к биологической войне таким образом, что было обеспечено соблюдение условий строжайшей секретности.

К тому времени любая информация об эпидемиях, связанных с особо опасными инфекциями, стала почти до окончания века предметом государственной тайны (последние открытые данные относятся к эпидемии сибирской язвы 1927 года в Ярославской губернии) [82]. И это имело тягчайшие последствия для благополучия всей страны.

Ну и в качестве организационной меры 15 августа 1925 года было образовано ВОХИМУ Красной армии, то есть сразу же после подписания упомянутого Протокола [71]. Важно иметь в виду, что ВОХИМУ возникло и немедленно начало работы по созданию наступательного биологического оружия еще до того, как из наркомата здравоохранения выделился его естественный конкурент в делах биологического оружия — ВСУ Красной армии, которое стало специальным военным ведомством лишь в 1926 году.

Нелишним будет отметить, что исторически система подготовки Красной армии к биологической войне существовала неотделимо от спецслужбы — ВЧК — ГПУ — НКВД — КГБ. Причем их интерес был не только охранный, но и содержательный. Начиная 1920-х годов в ГПУ имелась секретная группа, созданная для подготовки и проведения террористических актов за границей с использованием ядов, наркотиков и иных биологических средств. Она располагала для этого специальной лабораторией и подчинялась непосредственно главе ведомства.

Итак, в течение 1925 года вопрос о биологической войне перешел в Красной армии в практическую плоскость. Возникшая система была нацелена на подготовку к наступательной биологической войне, последовательно расширялась, захватывая все новые и новые ареалы и в армии, и в стране. Существование этой системы в первые десятилетия — в предвоенные годы — было бы немыслимо без постоянной поддержки руководителя армии К. Е. Ворошилова. Разумеется, за его спиной всегда маячила фигура реального главы всех особо важных и тайных дел — И. В. Сталина. Ну а конкретно работами по созданию биологического оружия руководили заместители наркома, отвечавшие за вооружение, — И. С. Уншлихт, И. П. Уборевич, М. Н. Тухачевский.

Началось все с того, что в 1922 году при Артиллерийском управлении РККА был создан военно-химической орган, получивший название «Постоянное совещание по вопросам химических средств для борьбы», и 23 ноября 1922 года состоялось первое его заседание. Председателем вновь согласился стать человек, который был мотором военно-химического дела еще до октября 1917 года, — член Президиума ВСНХ СССР, великий ученый, химик-органик, академик В. Н. Ипатьев (1867–1952). Именно он руководил советской военной химией до тех пор, пока не поставил дело на ноги, после чего академика заменили на малоизвестного левого эсера Я. М. Фишмана (1887–1961) с химическим дипломом и к тому же по происхождению «из органов».