Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди - Виталий Шипаков

5

Не зря молва ходила, что Герасим в молодые годы неодолимым был. И на этот раз ему не изменила капризная красавица по имени удача, спасла скуфья монашеская да крепкий, привычный бить поклоны, поповский лоб. Очнувшись от удара, он достал из тайника саблю редкостной булатной стали, лук со стрелами и поехал в степь искать станичников.

Там и встретил ватагу разбойных казаков, тех, что с Волги с грабежа купецких караванов возвращались. Уговаривать особо не пришлось, особенно их атамана, горбоносого, чернявого, широкоплечего, обличием чуток на турка смахивающего.

Молодой еще совсем был казачок, лет двадцати с небольшим, но весь в бархат, да шелка разряжен, на каждом пальце перстень драгой. Об одном он только поинтересовался у Герасима:

– Как бабу звать

Услыхав в ответ:

– Наталья, – аж побледнел и строго вопросил:

– А Андрюха, муж ее, куда глядел?

– Так он уж третий год, как где-то на Туретчине запропастился, – пояснил святой отец.

Оказалось, этот атаман и Андрея, и Наталью прежде знал, про их сына Ваньку только услыхал впервые. Все другие казаки тоже изъявили бурное желание ордынцев покарать. Седоватый есаул так и заявил:

– Тут им не забитая Московия, которую ленивый лишь не грабит. Тут им казачий Дон. Непременно надобно острастку дать паскудам, чтобы впредь в станицы не совались. С тем в погоню и пошли, правда, времени уже прошло изрядно, потому-то только на заре другого дня настигли нехристей.

Яростнее всех рубился поп Герасим, даже атамана превзошел. Первого ордынца он рассек напополам, перепрыгнул на вражьего коня, а своего безжалостно по морде плетью вдарил, чтоб тот взбесился да мальчонку куда подалее от сечи унес. Затем неторопливо осенил себя крестом, прочел молитву и врезался в самую гущу татарвы. Выше всех его булат взметался, радугой на солнце отливая. Многих супостатов сразил святой отец, не оставлял надежд им меч его карающий, разваливал, как говорится, от макушки до седла. Решив, что он казачий предводитель, ордынцы навалились на попа со всех сторон, а великан татарин, который мурзу сменил, изловчился со спины зайти и уже занес секиру над пораненной поповской головой. Казалось, все, конец пришел воину православному. В последний миг Герасим обернулся, однако отразить удар, наверно, б не успел. Но тут из ощеренной пасти великана кровь ударила с зубами вперемежку, и стрела змеиным жалом высунулась, ее казак-священник сразу за свою признал. Были стрелы у него особенные, с оперением двойным да острым, как игла, наконечником, потому летели очень метко и любую кольчугу могли пробить. Понял поп, что это Ванька воротился и с лука в нехристей стреляет. Стал из свалки выбираться, чтоб мальца сберечь, а на того уже летит татарин с занесенной для удара саблей. Однако младший Княжич и здесь не сплоховал. Убегать и не подумал, подпустил врага почти что на сажень и вдарил в упор. Полетел с седла поганый, но все ж успел Ивана по плечу чуток клинком достать.

6

В Лету канули те времена, когда Орда непобедимою считалась, помельчало татарское племя. Хоть казаков было вдвое меньше, быстро они с крымцами разделались. Видя, как часто падают на землю их порубленные соплеменники, дрогнули нехристи, побежали кто куда, только мало кому удалось уйти, не уступали казачьи кони татарским в резвости. Но война, она без жертв не бывает, у станичников убиты были трое, да с десяток ранено, среди них и Ванька Княжич.

Как покончили с татарами, первым делом атаман велел освободить полонянок, а затем казаки принялись делить добычу. Закон в ватаге вольной был простой – кого убил, с того бери, что хочешь, хоть портки снимай, ежели с души не воротит. Когда дело до мурзы дошло, озадачились станичники, нет средь них его победителя, а чужую брать добычу никто не захотел, для казака-разбойника это позор великий. Тут-то атаман и посмотрел на Ваньку, который с перевязанной ручонкой стоял возле Герасима и в дележе, понятно дело, не участвовал.

– Тебя как звать?

– Иван.

– Я тоже Ванька, – шаловливо подмигнул лихой варнак и вдруг, потупившись, почти что со слезою в голосе, добавил еле слышно:

– Выходит, моим именем Наталья сыны нарекла.

Печаль его, однако, была недолгой, ее сменило удивление. Заметив в сапожке у мальчика кинжал, который тот теперь носил уже открыто, бывалый воин тотчас же сообразил, кто порешил мурзу.

– Чего ж молчишь, рассказывай, как угораздило тебя такого зверя завалить, рана-то от твоего клинка, – с восхищением глядя на тщедушного даже по своим годам парнишку, вопросил атаман.

Разодетый в пух и прах разбойник понравился Ивану, но даже и ему почему-то не хотелось говорить о том, что пытался сотворить татарин с мамой, а потому он коротко ответил:

– Так уж получилось.

– Ловко получилось, видать, на то была причина. За мать, поди, вступился.

– За нее, – тяжело вздохнув, ответил Ванька, глядя на удалого казака глазами взрослого, изведавшего горя человека. Тот больше ни о чем расспрашивать не стал. Вынув свой кинжал, он подошел к мурзе, что по-прежнему валялся у погасшего костра, и метнул его в распростертую на земле ладонь татарина. Метнул искусно, так что напрочь срезал безымянный палец, на котором красовался золотой с большим рубином перстень. Палец атаман брезгливо отшвырнул, а перстень подал Ваньке.

– Держи, от добычи с бою взятой, грех отказываться. – Ну вот, связался черт с младенцем, еще один Иван Кольцо12 на нашу голову свалился, – засмеялся седоватый есаул.

– Он не Кольцо, а Княжич – сразу видно, весь в батьку удался. Погоди, дай срок, этот парень всем нам сопли утрет, – заверил Ванька-старший и, протянув Ивану руку, предложил:

– Согласен быть мне побратимом, как твой отец.

– Согласен, ежели не шутишь, – строго заявил малец.

– Да уж какие тут, Ванюшка, шутки, – вновь потупя взор, печально вымолвил Кольцо.

Вот так судьба-злодейка обратила мамкина сынка Ванюшку в неодолимого бойца Ивана Княжича. Да и кем еще мог стать обычный смертный человек, который уродился на Дону, восьми лет от роду повидал погибель лютую родной матери, научился убивать людей, сам отведал, что такое боевая рана да, вдобавок ко всему, побратался с лихим разбойным атаманом Ванькой Кольцо, самим царем заочно к смерти приговоренным. Ни заслуги, ни вины Ивана в этом не было, потому что иные пути-дороги в этой жизни ему были просто-напросто заказаны.

7

Схоронил Иван свою маму за окраиной родной станицы на высоком Донском берегу. Вообще-то хоронили Кольцо с Герасимом, а он лишь только сидел у свежевырытой могилы да горько плакал. Когда закончился обряд печальный, поп водрузил на холмике могильном деревянный православный крест. Издали был виден этот крест путникам, к станице подъезжающим, ранее крестов на куполах церковных он их взору открывался. На него и стал молиться Княжич, возвращаясь к родным местам из походов дальних да боев кровавых.