Босс - Катерина Траум

Эми не слышит грохота выстрелов, когда пули одна за одной профессионально прошивают два и без того истерзанных тела перед ней. Почти не целится, позволяя руке самой сделать то, чему училась столько лет: выживать. Слёзы застилают глаза от успевших пронестись эхом по столовой криков. Сэму повезло больше, первый же выстрел приходится в голову. Зато Майку достаётся три пули в грудь, прежде чем он замолкает. А Эми всё не может прекратить стрелять, пока вся обойма не выпущена вместе с её злостью в стены чёртового дома дьявола. По формам грузчиков ручьями течёт алая жижа, каплями на пол, отвратительным звуком смерти. Тяжело дыша, девушка с отвращением отбрасывает от себя ставший бесполезным пистолет и с тихим стоном обхватывает голову трясущимися руками, вцепляясь в волосы. Что произошло? Что она сделала?

Где-то далеко хлопает дверью больше ненужный Билли, заглушая её молящий шёпот растерзанного в щепки разума, отчаянный зов о помощи тому единственному, кого не хватает, кто способен не дать провалиться чёрную яму отвращения к себе, которая тянет к ней кривые когти:

— Папа… папочка…

Ноги не выдерживают, глухая звенящая муть в сознании опустошает и выдувает из неё сам фундамент личности, знакомые всем заповеди, первая из которых — «не убий». Стон перерастает в отчаянный вой, пока Эми падает на пол, видя одну черноту и яркие рубиновые струйки из пулевых ран, въевшиеся в память кислотой. Мысленно умоляет папу прийти и спасти её, как всегда, как в детстве, подуть на ранку и успокоить, обнять и не дать никому обидеть его маленькую Эм. Вот только она почему-то не чувствует ожидаемого удара и холодного мрамора под собой.

Ослабевшее и потерявшее всякий контроль тело обретает внезапную невесомость. Мир сжимается до тьмы и одних лишь ощущений, первым из которых становятся подхватившие её крепкие руки, горячими касаниями на спине и под коленями. Жгут.

— Ты умница, Амелия, — сквозь вату до неё добирается лишь тихий, властный голос, сейчас звучащий успокаивающе и на грани с нежностью. — Ты всё сделала правильно.

— Нет, — бездумно мотает она головой, пытаясь вытряхнуть этот настойчивый шёпот, но он только глубже запускает щупальца под кожу. Лучше он, чем чернота. Чем ненависть к себе. И сдаться так просто.

— Ты выбрала жизнь. Папочка тобой гордится.

Этого достаточно, чтобы окружающая разум когтистая лапа из забирающей и рвущей начала преображаться в мягкую, ласковую, качающую на волнах забытья. С ней просто надо подружиться, чтобы не разорвало. Эми с усилием распахивает остекленевшие мутные глаза, когда понимает, что её усадили на край стола — а горячие ладони скользят от коленей вверх беззастенчивым жестом. Приятное покалывание и жар, греющий образовавшийся после грома выстрелов лёд в животе.

Алекс уверенно встаёт между её ног, чуть задрав узкую юбку, а она даже не может возразить — ощущает себя податливой глиной. Внутри настолько пусто, что отчаянная попытка найти хоть крупицу себя не оправдывается. Всё растворяется, как упавшее в глубокий колодец, и кроме желания согреться не остаётся ничего. Пальцы на бёдрах прохладные, а касания — собственнические, ничуть не сомневающиеся.

— Согрей меня, — отчаянно шепчет темнота внутри неё, а руки почти панически цепляются за крепкие мужские плечи, чтобы не утонуть в стуке молоточков по вискам.

Она теряется, и выход может быть только подчиняющего цвета грязного шоколада, только в бархате повелительного тона:

— Научись просить правильно.

Правильно? О чём он вообще? Пусто. Как же пусто и холодно, и чёрт, пусть эту пропасть в груди заполнит хоть что-то. Хотя бы жар его тела. Хоть какая-то эмоция. Он не может бросить её сейчас. Он поможет. Поможет же? Папочка…он никогда не бросит, если только быть послушной.

— Пожалуйста, — выдает Эми, ловя его парализующий взгляд. Горящий чёрным пламенем и плавящий. Короткая ухмылка, победная, и Алекс решительно подаётся вперёд, впиваясь в неё настойчивым поцелуем.

Громкое название для традиционного сплетения, потому как он попросту вгрызается в её губы, пропитывает вкусом терпкого чернослива и пепла. Но это не имеет значения, потому что лёгкие обдаёт чистым пламенем, а значит — она жива. Выжила, несмотря ни на что. Папочка гордится… И прочь сомнения, она и правда, всё сделала, как должна была. Бесстыдно смыкает ноги на пояснице Алекса, только ногти впиваются в его плотный пиджак до белеющих пальцев.

В нескольких футах от них два трупа истекают кровью, но эмоций они больше не вызывают никаких. Словно обрезаются провода к человечности и всему обычному, что раньше гирями совести и чести тянуло ко дну. Физическое удовольствие — от того, как властно сжимают бёдра эти сильные руки, подбираясь к краю чулок — становится на первый план. Он не собирается знакомиться или церемониться долго, просто дать ей то, что может помочь забыть здесь и сейчас — а большего она и не просит. Рывок, с треском заклёпок распахивая белую блузку, открывая вид на полушария груди. На пол отлетает микрофон, и Эми не сомневается, что вездесущий Босс, который, вероятно, в курсе даже цвета её белья, знал о ведущейся записи.

Вот только запись и не велась — что офис её агентства сгорел ещё днём вместе со всей техникой, она узнает только завтра.

А сейчас есть жадные губы, сухие и обжигающие, когда втягивают в себя кожу на её шее, оставляя неприличные следы через боль. Разве это больно? Смешно. Больно — внутри, когда ломается и скрипит, когда ты роешься в пыли самой себя и не находишь даже осколка. Эми жаждет лишь, чтобы он вытянул из неё это, любой ценой, показал смысл дальнейшего существования. Она выжила — и сейчас не знает, для чего, ведь противна себе до пекущих глаза слёз.

Но через секунду понимает. Когда кровь вновь начинает греть вены от жарких касаний, когда от нового властного поцелуя наворачивает новые ритмы пульс. Всхлипывает, торопливо расстёгивая мужской пиджак и рубашку негнущимися пальцами. Такими же ледяными, как у него. Скользит ногтями по оголившемуся твёрдому торсу, упиваясь ощущением приятного рельефа мышц. Совершенен, как пустой манекен в витрине. Лёгкое потрясение, когда Алекс вдруг прикусывает мягкое полушарие закованной в белое кружево груди, вдыхая полной грудью запах её кожи. Неужели ему тоже нравится? Неужели… в ней нуждаются.

Восторг. Тьма внутри скручивается в магический водоворот, кружится, беснуется, стуком запускающегося вновь сердца. Эми тихо стонет, ощутив, как Алекс прижимается пахом к внутренней стороне её бедра, развеивая последние сомнения твёрдостью под тканью брюк. И как только несмело тянется к пряжке ремня, мечтая согреться до конца, он уличающе шипит:

— Уже хочешь его, детка? Я знал, что ты грязная сучка, ещё когда ты впервые пришла в «Абигейл».

— Да, — покорно звенит Эми, совершенно безумно улыбаясь, — Я твоя грязная сучка, — она скажет сейчас даже что солнце вращается вокруг Земли, лишь бы сосущая тьма бесполезности и отвращения к себе не вернулась и не разрушила её до конца.

Он согласно и довольно рычит, без лишних предисловий подбираясь к ткани её трусиков и безжалостно разрывая бельё. Снова сплетаясь с ней в поцелуе — она начинает привыкать к привкусу пепла. Не имеет значения. Всё теряется, кроме его единственно важного для существования голоса и единственно правильных грубых касаний, сминающих кожу ягодиц до синяков. Импульсы возбуждения усиливаются с каждой секундой, учащая пульс и словно примиряя Эми с новым смыслом жизни. Быть его. Принимать его в своё тело, податливо прогнувшееся навстречу, когда Алекс наконец-то врывается внутрь, без подготовок и без усилия, даже не делая попыток подумать о её удовольствии. Ведь она всегда отныне готова для своего Босса. Для центра её мироздания.