Доктор воровских наук - Валерий Гусев

– Ведь не случайно, - говорил, попыхивая трубкой, дядя Афоня, - монастырская архитектура чаще всего была крепостной. Высоченные стены, почти в пятнадцать метров; крепкие, толстые. У основания они достигали пяти метров толщины, представляете?

– Ага, - сказал Алешка. - У нас в Москве самая большая комната как раз пять метров в длину.

Это он хорошо запомнил, когда еще совсем мальцом мечтал достать где-нибудь небольшого динозаврика. Но папа его быстренько разочаровал. Он сказал, что пять метров - это даже на один динозаврий хвост маловато.

– …А башни строили, - продолжал архитектор, - высотой в тридцать метров. Это десятиэтажный дом!

– Знаем, - сказал Алешка. - Уже полазили, по зубцам попрыгали. Только они что-то не крепкие, шатаются. От старости, наверное.

– А вот и нет! - воскликнул Афоня. - Вы думаете - что?

– Что мы думаем? - спросил недоуменно Алешка.

– Вы небось думаете, что зубцы на стенах и башнях нужны были при обороне только для того, чтобы за ними стрелки прятались, да?…

Да, подумал я, не белье же между ними сушиться вешали.

– А вот и нет! - Архитектор увлекся рассказом, как ребенок, даже трубка у него погасла. - Зубцы эти нужны были на самый крайний, критический случай. Представляете, нападающие преодолели обстрел, перебрались через глубокий ров у самой стены и ринулись на приступ. - Он вскочил и, размахивая трубкой, стал прямо-таки изображать этот самый приступ. - Они приставляют к стенам штурмовые лестницы и лезут наверх, как муравьи. Прикрываясь щитами от стрел и камней, а то и от кипятка, которым нещадно поливают их защитники крепости… Врагов все больше и больше. Они облепили все стены и лезут все выше и выше. Иные уже добрались до самого верха, до гребня стены; кричат, визжат, машут саблями…

Мы сидели с Алешкой, как в театре, на сцене которого очень образно дядя Афоня разыгрывал сцену осады старинной крепости. Здорово у него получалось. Мы даже на всякий случай отодвинулись подальше, чтобы он в пылу боя не зацепил нас своей трубкой, которой размахивал, как острой саблей с окровавленным клинком.

– …Защитники крепости копьями и специальными шестами, вроде двузубых вил, пытаются опрокинуть лестницы, оттолкнуть их от стены. Но - поздно! Они все усеяны врагами, тяжесть их велика, опрокинуть лестницы не хватает сил. И тогда бородатый воевода, в кольчуге и шлеме, кричит громовым голосом: «Навались, робяты!» И «робяты» наваливаются, подсовывают под зубцы кто копья, кто мечи и сбрасывают их со стены. Огромные тяжеленные камни обрушиваются и летят вниз, сметая все на своем пути. Шум, треск, вопли… Обломки лестниц, вражеские воины, оружие - все обрывается и грохается на дно рва…

– Здорово, - сказал Алешка. - Ни за что бы на стены не полез.

– Да я бы тоже, - усмехнулся дядя Афоня. - Хотя, конечно, кто знает… Смотря, коллега, зачем лезть. Если по зубцам попрыгать, это одно. А вот если…

– Ну да, - сказал Алешка. - Если за свободу и независимость… Тогда, конечно. Но я бы все равно что-нибудь другое придумал. - Он немного призадумался, будто ему прямо сейчас на приступ идти, но сказал совсем другое: - Афанасий Ильич, я вот только не совсем вас понял про монахов. Они ведь мирные люди. Молятся богу, никого не обижают… Как же они в своих… этих… капюшонах до пят еще и сражаются?

– Ты хотел сказать - в рясах? А вот и сражаются. Вы здесь, коллега, немного заблуждаетесь. Уж если монах взял в руки вместо посоха острый меч - берегись, супостат! Монахи - лихие воины, они даже специальную подготовку проходили. Александра Пересвета помнишь?

Алешка важно кивнул:

– Куликовская битва. Тыща триста восьмидесятый год.

– Он ведь тоже монах был. Из Троице-Сергиева монастыря. А как сражался в поединке!… О! - архитектор взглянул на часы. - Мне пора, коллеги.

Он собрал свои находки в сумку, снова раскурил трубку и пошел к воротам, дымя как паровоз.

Оказалось, что Афанасий Ильич живет рядом, в Пеньках. Снимает там комнату с окнами в сад. У той самой бабули, которая вяжет во сне всякие шерстяные изделия.

Мы пошли его проводить, очень кстати вспомнив про ведро из-под яблок. Оно так и стояло в воротах, одинокое такое, пустое, с мятыми боками.

– Козу Ваську, - говорил уже на местные темы Афанасий Ильич по дороге в деревню, - я тоже очень боюсь. Беспринципная какая-то. Ей все равно, кого бодать. Однажды даже на мотоцикл участкового напала. Бак ему пробила.

– Участковому? - ахнул Алешка, наверное, бак с боком спутав.

– Мотоциклу. Участковый деда Степу за это оштрафовал и теперь в деревню ездить боится - вдруг дед козе пожаловался… А вот местный доктор, Иван Павлович, - интересный человек. Творческая натура. Он не ограничивает свою врачебную деятельность горчичниками, градусниками и клизмами. Он все время что-то изобретает, всякие новые лекарственные препараты. Он у себя в саду, в самом дальнем тенистом уголке целую научную лабораторию организовал, в сарайчике. И создает там новые лекарства…

– И на своей корове их испытывает? - вдруг догадался Алешка.

– Когда на корове, когда на жене. Она его преданный соратник.

– Корова? - спросил Алешка.

Архитектор рассмеялся:

– Пожалуй, и корова тоже. Но я в данном случае Ирину Петровну имел в виду.

Что-то тут в моей голове забрезжило, какая-то смутная догадка. Но как забрезжила, так же быстро увяла и загасла.

Мы попрощались с архитектором у бабулькиной калитки, договорились о новой встрече в монастыре, и он подарил «коллеге» Алешке свое бесценное ядро с пожеланием новых археологических открытий. И мы пошли к синему дому с белыми наличниками, гремя ведром, в котором с грохотом катался тяжелый чугунный шар, вспоминая, наверное, свою боевую горячую молодость.

ГРАНАТЫ К БОЮ!

И рина Петровна, когда мы к ней пришли, на этот раз не спала и даже не зевала. Она стояла в глубине двора и держала за рога симпатичную, пеструю, как спаниель, корову. А человек в белом халате и белой шапочке делал ей (корове, конечно) укол в… заднюю ногу, можно сказать. Корова, повернув к нему печальную морду с карими очами в длинных ресницах, молча и грустно смотрела на него, будто хотела сказать: «Когда же это кончится, Ваня?»

Попробовал бы он козе Ваське какой-нибудь укол сделать!

– Все, все, Милка, - сказал доктор и похлопал корову по круглому пятнистому боку. - Иди спать.

Корова легонько, вежливо так выпростала свои рога из рук Ирины Петровны, повернулась и, вздохнув, послушно побрела в сарай.

Оказывается, мы брали молоко и яблоки там, где делать этого нам не советовали - в доме доктора.

– Сегодня Милку не доить! - распорядился доктор. - А утреннее молоко - мне в лабораторию, на анализ. А вы чего? - он повернулся к нам. - Простудились?