Русский корсар - Skif300

из толстой льняной пряжи. Больше всего меня удивил потолок — смутило его полное отсутствие. Просто, с двух противоположных сторон венцы постепенно уменьшаясь в длине, сводились на нет, образуя тем самым основу для двухскатной крыши. Такие же по виду бревна, только тоньше в диаметре, заменяли собой привычные нам доски перекрытия. На них были уложены широкие полосы вываренной бересты, укрытой сверху плотным слоем соломы.

В углу на стене разместились две небольшие закопченные иконы, вместо привычной металлической лампады под иконами висела небольшая глиняная чашка, наверняка с маслом. На полках под потолком стояла какая-то деревянная посуда: блюда, чашки, глиняные горшки и плошки. За печкой виднелся край грубо сколоченного длинного деревянного стола.

Дверь внезапно распахнулась, впуская холодный воздух с улицы. В избу ввалилась бесформенная фигура, по самые уши упакованная в большой не по размеру тулуп из овчины. Сбросив свою неприхотливую одёжку, передо мной предстала молодая девушка со светлыми рыжеватыми волосами. Сверху сарафана с деревянными подобиями пуговиц по всей длине, на ней была одета душегрея, тёплая кофта без рукавов.

Повесив тулуп на колышек у двери, девица, наконец, повернулась в мою сторону. Испуганно ойкнув, она смешно, прижав их ко рту, вскинула руки. Мы, молча уставились друг на друга. Сил на разговоры у меня не было, зато остро проявилось желание замочить червячка. Я знаками показал, что дико хочу кушать.

Понятливо кивнув, девица шустро нырнула за печку, вернувшись с небольшим кувшином молока и куском чёрного хлеба. Молоко было кислым, а хлеб чёрствым, но в тот момент, это волновало меня меньше всего. Умяв угощение, я почувствовал, как выпитое просится наружу. Попытался встать, но ноги были словно чужие. Плюнув на условности, постарался знаками объяснить, что мне нужно сделать пи-пи. В результате мне предоставили странное ведёрко: сплетённое из прутьев, внутри оно было обмазано глиной. Долго готовиться было не нужно. На мне была надета просторная рубаха с широкими рукавами длинной до середины бёдер. Взявшись за подол с удивлением заметил, что девка любезно предоставившая мне срамную посудину, всё также стоит, уставившись на меня немигающими глазами.

Что так и будет смотреть? А пофиг…. И только, в последний момент она отвернулась.

Сделав свои дела, почувствовал упадок сил. Их хватило только на то, что закинув ноги на лавку, вырубиться в беспокойном сне.

Следующие несколько дней прошли в щадящем режиме. Я только ел и спал: не хотелось даже думать, накатила полная апатия. Но, нет ничего вечного, меньше чем через седмицу мне такое растительное существование наскучило. Появилось желание разобраться с окружающей действительностью. За всё это время, меня посещали только два живых существа: рыжая девка, исправно приносящая неприхотливую еду и убирающая отходы моей жизнедеятельности, а так же горбоносая бабка, как понял, местная знахарка.

Последние, что я помнил — занесённую саблю над своей головой, и торжествующий взгляд её хозяина — Васьки Рябого. Почему, выжил, как оказался в этой избе — не имел об этом ни малейшего понятия. Так же пока не представлял вариантов ответа на два главных русских вопроса: кто в этом виноват? — и, что мне делать дальше?

Не рыжая, ни бабка со мной не разговаривали. Сам тоже держал рот на замке — желание общаться не возникало. Бабка периодически применяла на мне приёмы и методы народного лечения: прикладывала к ранам какие-то травы и поила горькими, противными на вкус отварами. При этом она периодически подозрительно на меня поглядывала, время от времени, когда думала, что я не замечаю, торопливо осеняя мою болезную тушку крестным знамением. В чём дело, открылось гораздо позже — оказывается бабулю сильно удивило быстрое заживление моих ран.

Последних было две: от колющего удара в плечо и от рубящего — в бедро. Ногу мне пометили знатно: хотя до кости сабля не дошла, но крови потерял прилично. Отсюда и причина общей слабости организма, сами раны затянулись удивительно быстро.

Именно скоротечное исцеление и стало причиной отчуждённого молчаливого отношения ко мне со стороны рыжей. Чую, старая карга поделилась с ней своими подозрениями: не от бесов ли такое чудо? Хотя, чему тут удивляться? Время такое — мракобесие и суеверия в народе: цветут и пахнут.

Сегодня, решил, наконец, прояснить ситуацию:

— Что, малая, долго ещё молчать будем? Скажи хотя бы, как тебя звать-величать то?

Девица, в это момент, подававшая мне крынку с водой, испуганно замерев, дёрнулась было к спасительной двери, но я крепко ухватил её за руку. Замерев на несколько секунд, она, с укором посмотрев мне в глаза, мягко попробовала освободить конечность. Не препятствуя, повторил вопрос.

Немного подумав, девица, в которой узнал, похищенную по моему приказу, боярышню Юрьеву, сняла с полки икону и, подойдя, поднесла к моим устам.

Внутренне усмехнувшись, осторожно перехватил священную доску, прикоснувшись к почернелой поверхности губами. Затем истово перекрестился, вовремя вспомнив, что сейчас крестятся двумя перстами.

Увидев, что я не корчусь от боли и даже не исхожу дымом, боярышня облегчённо вздохнула — и мы, наконец-то, смогли нормально поговорить.

Коротко упомянув, как спасла мне жизнь, кольнув ворога в спину боевой рогатиной, Марфа, как звали девицу, рассказала о дальнейшем развитие событий.

Добравшись до ближайшей деревеньки, она позвала на помощь местных мужиков. Отказать хозяйской дочери, даже не имеющей мужчин-защитников — крестьяне не решились. Правда, за помощь запросили половину добычи: коней, оружие и личное имущество, павших от моей руки бывших товарищей-опричников. Затем, погрузив мою тушку в сани, они привезли её в жилище старой кормилицы молодой боярышни, с которой у той сохранились хорошие отношения. Кормилица перебралась в избу к сыну, а меня принялась выхаживать старая знахарка Агафья. Всё бы ничего, вот только раны на мне заживали неправдоподобно быстро — и Марфа боялась, что Агафья разболтает об этом жителям деревни.

Я присвистнул: это серьёзно. Прислужника дьявола, колдуна — сам бог велел приголубить до смерти, или отдать в ближайший монастырь на проверку. Тем более, у меня есть чем поживиться. Подопрут дверь поленом, да подожгут. Или стукнут по темечку, ограбят, спустив в полынью под лёд. Уходить надо. Причём причин, сменить местоположение на более дальнее — хватает и без этого. Пропавшего отряда скоро хватятся, а поиски легко могут привести и сюда. Смотря, с каким тщанием искать будут. Но несколько дней у нас есть, так что, оклемаюсь ещё чуток — и двинем. Почему — у нас? Так, куда я её брошу — сироту рыжую? Совесть не позволит, спасла меня, подыхать не оставила. Да, и не хочу — в компании веселее. О чём девице —