Сестры Лилит. В 3 частях. Часть 1. Алая завеса - Александр Студницын

— В чём же состояла месть?

— Я убила их. Но не физически, как ты сам мог убедиться. А духовно. Зато убила до основания. Видишь ли, у меня есть приятель, художник. Мы с ним вместе учимся, и он крайне занимательно рассказывает о России Серебряного века. Твой Денис, кстати, если всё ещё не пропало желание, могу вас познакомить? Так вот — твой друг был его моделью. Они познакомились с ним в трамвае. Для человека, увлекающегося русской историей двадцатого века, просто невозможно пройти мимо рядом сидящего пассажира с внешностью одного из лидеров гражданской войны 1917 года, бывшего далёкого от большевиков террориста. Лицо неизвестного двойника одухотворялось музыкой и весной, когда летящий свет струился нестандартно, ввиду необычных черт лица. Мой знакомый художник обожал проводить исторические аналогии. В ритмично гремящем вагоне завязалась беседа. Живописец увлекался созданием исторических образов, хотя в основном писал на заказ и, по сути, являлся простым портретистом. Денис завёл с ним знакомство, но потом рассорился. Как раз в тот же период твой почти родственник нашёл себе новую даму сердца. Из числа моих же знакомых.

Первые недели меня мучила страшная тоска, постепенно перерождавшаяся в злобу, но однажды утром всё прошло. Прочитав кое-каких книг, я пошла к художнику. Шесть недель ушло на создание картины, но они того стоили. Мне пришлось кое-что продать за воплощение своей задумки. Но в конце концов родилась картина, на которой изображена влюблённая пара в виде, намекающем на свадьбу, последующую впоследствии. В роли пары Инна и Денис. Зная родителей Дениса, я отправили произведение своего приятеля прямиком отцу его девушки.

Анна резко прервала рассказ и вытащила стоящий в углу пакет. Внутри оказалось умершее растение из числа тех, что во множестве стояло на подоконниках.

— Давно собиралась избавиться, этот куст умер как раз в дни депрессии, о коей уже упоминалось. Не дойдёшь до мусоропровода? Никак не могу отделаться от одной неприятной мысли. Если ты благополучно вернёшься, то она ошибочна, но коли решишь покинуть меня, то я отпускаю тебя. Возможно, никакой существенной опасности для жизни и нет.

— Странная просьба, понятно же, что я не уйду. Налей хотя бы ещё кофе.

Отодвинув скрипучий стул, приходилось двигаться к выходу. Мебель снова выползала из углов, отделяясь от дома. Пыль щекотала ноздри. Лестница встречала посетителя затишьем, не став удерживать от скорого возвращения.

С момента моего ухода с кухни ничего не переменилось. Но по дороге обдумывая всё поведение хозяйки, мои мысли крутились вокруг гипотезы о том, что она, вероятно, хотела кому-то тайно позвонить, и нужно было выпроводить гостя на лестницу.

Смотря очарованно в очи, излучавшие пустоту, я снова слушал продолжение истории, в которую ни на йоту не верил. Но это утешало.

Моя жизнь состояла из бесконечного множества повседневных уродливых слов и предметов. Диссертация, студенты, семинары, научный руководитель. Так много вещей и душ, овеществлённых и чужих, неузнаваемых и безличных от которых подкатывала тошнота. В конечном счёте только трафареты мёртвого взгляда казались мне родными в ту ночь. Только великое ничто. Там отдыхало моё естество, сущность которого разуму не удавалось нащупать больше месяца.

Анин рассказ продолжился о том, что случилось после попадания необычного портрета к семье соперницы.

— Вышел скандал, — говорила голубоглазая цветочница. — Инна поверила, будто картину тайно заказал тот, кто раньше дружил с каким-то художником. А на портрете, с виду страшно реалистичном и похожем на оригинал, присутствовала странность. Героиня казалась больше похожей на меня, чем на Инну. Мы, впрочем, одного типажа. И это выделялась так заметно, что игнорировать стало невозможно. Самое смешное, что Денис, как я и предполагала, не замечал разницы. Ему нравилась картина. Аналогично воспринимали ту живопись все мужчины. Ты слушаешь, Павел?

На меня всё сильнее накатывала истома, а от неё в голову шли неотвязные навязчивые видения. Особенно раздражала занавеска. Красный шёлк наливал кровью веки и сердце. Горячил понапрасну.

— Мне почему-то кажется, что ты не хочешь откровенно рассказать, в чём дело? Кокетничаешь или, может, даже в кофе подсыпала что-то. По крайней мере, так можно было бы подумать, если бы речь о защите не шла. Я вижу завесу из красного шёлка. Она поглощает вокруг все предметы.

— Ты желаешь услышать сказку про то, как я отбила у кого-то парня, а потом он вернулся к своей бывшей, а сегодня явился отомстить?

— В принципе, именно такую историю диктует моё воображение, но думаю, Денису показалось бы приятным стать лишь свидетелем драки. Пусть он не отдавал себе в подобном отчёта. При встрече у подъезда его глаза излучали пассивную тоску. Злости совсем не ощущалось. Будь перед ним завеса, сам её он трогать не решился бы.

Внезапно раздался крик. Конечно, и до того с улицы доносилось некоторое эхо, но с таким ором ничто не могло сравниться. В нём слилась в один возглас истерика сразу нескольких человек. Мои одурманенные чем-то слова поначалу заглушали его. Первично вопли и звучали будто фальшиво, но вот — ничего не осталось, кроме них.

— Что такое красная завеса, Паш?

Ответить Анне про свой второй симптом, оставшийся от госпитализации, ещё пару секунд назад, удалось бы с лёгкостью. Но крик отрезвил сознание. Даже смолкший он повторялся в уме неистово. Похоже, я просто засыпал, а зерновой напиток совершенно не бодрил. Теперь говорить о Красной завесе стало невозможно и неприлично. Не хотелось ни самому пугаться, ни тем более пугать собеседницу. Внезапно накатило смущение… Слишком много откровенной и ненужной болтовни между едва знакомыми людьми пронеслось над этой кухней за несколько часов. Прохожий за окнами, услышь он такое, постучался б к нам на огонёк.

— Понимаю, что у тебя все основания не доверять мне. Наверное, нам даже пора расстаться. Просто красная завеса не ассоциируется ни с какими понятиями, а мой осенний шарф как раз подходит под описание. Но я не прошу тебя рассказать.

Скоро всё равно уеду отсюда, как и обещала. Тем не менее по искрам в глазах и интонации, с которой ты говорил о своём шёлке, мне вспомнилась «Оранжерея».

— Я заметил, у тебя в доме нет цветов.

— Конечно, а ты думал найти в моей квартире отголоски увлечений хозяйки? На работе общение с миром флоры исчерпывается, едва хватает времени на домашние растения. Они не цветут, поэтому кажутся мне покалеченными или сломанными, как куклы. Знаешь, такие страшные и испорченные подобия детей? Часто фигурируют в фильмах ужасов. Вот такое же у меня отношение к этим серым неприхотливым растениям, я их боюсь, но втайне мечтаю о том, как они пытаются отомстить за свою участь. В такие моменты чувствуешь себя прекрасной розой, смятой, истерзанной и поломанной. До сих пор не решила, бросить ли зелень подоконников здесь умирать или забрать с собой.

— К чему разводить живое, если его ненавидишь?

— Ради зависимости. Люди обожают цветы, но цветы похожи на солдат, которые нравятся девушкам. Никто не любит войну и тот факт, что растения обречены гибнуть, лишённые корня. Но ничто так не завораживает сознание, как вид обречённых на смерть. Особенно если умирает тот, кто многое наобещал. Красота ведь, по сути, обещание несуществующего смысла. Есть она — есть смысл жить. Но человеческий язык не может о нём поведать. Разве что в стихах ни о чём, знаешь, эдаких футуристических, где есть форма, а содержание убито на корню?