Лучший экипаж Солнечной - Олег Дивов

— У меня все-таки пять человек, — напомнил Вернер.

Рашен тут же показал ему кулак, и Эндрю понимающе кивнул.

— Ладно, — сказал Рашен. — Благодарю за службу. Вопросы есть?

— Никак нет, сэр, — Вернер поглядел на потолок, выразительно ткнул пальцем в сторону утилизатора, где скрылась тряпка, и погрозил адмиралу. Наверное, вопросы остались, но Рашен, едва прочитав о пожаре, испугался. Даже на субмарине пожар менее опасен, чем на космическом судне. От такой идеи не стыдно было и потерять контроль над собой.

Рашен хмыкнул и расстегнул нагрудный клапан спецкостюма, демонстрируя ослепительно белую футболку. Вернер махнул рукой — мол не надо, — и поднялся.

— Разрешите идти? — спросил он.

— Разрешаю заходить в любое время, — сказал адмирал. — И не забудь, старпому Боровскому приказано содействовать тебе в части, его касающейся. Пока, Andrey.

— До свидания, — сказал Вернер, подмигнул и вышел за дверь.

Адмирал повернулся вместе с креслом, набрал команду на замке сейфа, просунул в него руку и схватился за бутылку самогона, как утопающий за спасательный круг.

* * *

Отвергая духовное наследие предков, как не оправдавшее себя и едва не погубившее Землю, человечество не похоронило старые добрые технические идеи. Поэтому «Тушканчик» был сконструирован по принципу русской матрешки и мог позволить себе такую роскошь, как искусственная гравитация за счет раскрутки внешней оболочки. Безусловно, инженеры предпочли бы менее замысловатое решение проблемы. И корабль получился великоват в поперечном сечении, попросту толст. Гравигенератор, легкий и компактный, вписался бы в схему круизера серии 100 как нельзя лучше. К сожалению, таких генераторов в природе не существовало. И ходил корабль на традиционной ядерной тяге, и команды из боевой рубки шли не к каким-нибудь заковыристым искривителям пространства, а к нормальным импульсным лазерам. Единственным революционным новшеством, отличавшим «Тушканчик» от прочих судов группы F, был фаллический рисунок на дне рекреационного бассейна.

Вращающаяся оболочка корабля в просторечии именовалась «рабочей зоной». Она делилась поперек на так называемые палубы, на которых и проходила вся жизнь экипажа. В распоряжении астронавтов всегда имелся чуть заметно вогнутый пол и более явственно выгнутый потолок. Хочешь прыгай, хочешь падай, если очень хочешь — лезь на стенку. А вот кувыркаться в невесомости тебе незачем. Чинить силовые коммуникации и пушки, смонтированные в «разгруженной» зоне, ты все равно не умеешь. На это есть техники, им положено уметь летать. У них даже имеется профессиональное заболевание — «синдром летчика».

Разумеется, все испытывали кратковременную невесомость по пути от причальных шлюзов до рабочей зоны, но ее отчасти сводили на нет электромагниты, присасывающие к полу стальные вкладыши в подошвах форменных ботинок. Вдобавок магнитный пол исправно подбирал из воздуха бесхозные железяки. Полная невесомость считалась чересчур коварной штукой, чтобы позволить ей резвиться на военном корабле. В качестве примера Рашен вспоминал байку о том, как лет пятьсот назад русские астронавты искали на своей — крохотной станции гаечный ключ, чтобы закрыть крышку переходного отсека и улететь-таки вниз. Ключ, разумеется, был на привязи и деться никуда не мог, но вот взял и испарился. Примерно через сутки астронавты заметили какую-то веревку, потянули за нее и вытащили ключ из-за заглушки на щите электропитания, поставленной специально, чтобы за нее случайно не залетел металлический предмет.

Еще Рашен вспоминал, как по молодости лет решил учинить на «фон Рее» полноценную тренировку на невесомость. У него хватило ума не тормозить рабочую зону — вероятно, он предчувствовал результат. Рашен просто вывел людей полетать в центральный ствол. Вернулись астронавты назад все заблеванные, а центральный ствол долго продували сжатым воздухом с дезинфицирующей эмульсией.

Короче говоря, жизнь на «Тушканчике» шла в полном согласии с земной физикой. Именно поэтому на пятый день пребывания в экипаже флагмана лейтенант Вернер умудрился буквально, безо всяких обиняков, свалиться на голову капитан-лейтенанту Кендалл.

По корабельному времени был уже поздний вечер, Ива только что вышла из душевой и направлялась к себе в каюту — розовый халатик на голое тело, голова обмотана полотенцем, взгляд блуждающий, настроение самое что ни на есть благодушное, все рефлексы на нуле. Вдруг над головой у нее что-то натужно заскрипело, и пока Ива соображала, что бы это могло значить, с потолка градом посыпались болты. Затем по голове несильно ударило легкое и пластмассовое. Тут Ива подняла глаза, и в этот момент на нее с неразборчивым французским проклятьем рухнуло восемьдесят кило живого веса.

— Тысяча извинений, капитан, — пробормотал Эндрю, отползая задом на четвереньках. — Даже не знаю, что и сказать. Вы как? Я вас не очень… того?

Ива села, прислонилась к стене и подобрала слетевшее с головы полотенце.

— Отвернись! — приказала она, заново сооружая из полотенца чалму.

— Я не нарочно, — объяснил Эндрю, глядя вверх. — Панель выпала. Какой-то умник очень хорошо ее закрепил. Ползу себе, никого не трогаю… Я вас правда не ушиб?

— Ты-то живой? — поинтересовалась Ива.

— Вроде бы. — Эндрю поднялся на ноги и нагнулся к Иве. Он был в легкой рабочей куртке с закатанными до локтей рукавами, и Ива увидела на его левом предплечье извилистый белый шрам. Руки у Вернера были не по-мужски изящные, с тонкой кистью и длинными красивыми пальцами. Но поднял он Иву с пола легко, как пушинку.

— Где это тебя угораздило? — спросила она, показывая глазами на шрам. — На «фон Рее»?

— Да. Производственная травма. Ползал по магистрали, вот как сейчас, и зацепился.

— Что ж ты его не зарастил?

— Не знаю… Все-таки память. И девочкам нравится.

— Ага, — кивнула Ива, посмотрела Эндрю в глаза и отвела взгляд. Вернер не был особенно крупным мужчиной, но сейчас он казался Иве просто огромным. Сильным и надежным. Он окружал ее собой, защищал и все еще мягко придерживал за плечи. Видно было, что ему нравится так стоять. Вплотную. А глазами он Иву просто ел.

— Я вас правда не ушиб? — в очередной раз спросил Эндрю.

— Правда, — еле слышно сказала Ива, мучаясь вопросом: он ее сейчас поцелует или все-таки постесняется и отложит это на потом. Никогда раньше ей не хотелось, чтобы ее поцеловал мужчина, с которым она разговаривает второй раз в жизни. На отдыхе внизу ей случалось по пьяни отдаваться малознакомым людям, но это все были астронавты, свои парни, чистые душой и телом, как пол на «Тушканчике», разве что не стерильные. А Вернер, хоть и тоже астронавт, «своим» не был. За его спиной притаилась тайна, его отделял от Ивы невидимый барьер. Перед этим человеком не хотелось обольстительно изогнуться. А хотелось скромно потупить глаза, уронить безвольно руки и надеяться, что ты достаточно хороша для того, чтобы он лишил тебя невинности. Разумеется, не сейчас. Много после. Но вот хотя бы поцеловать… Ива встряхнулась, не без труда пришла в себя и снова посмотрела Вернеру в глаза, на этот раз прямо и смело.