Исповедь - Леонид Левин

Между сопок, змеей вилась однопутка привезшей нас в эти края железной дороги. Одиноко уходила от станционного закутка в грустную засопочную даль, выложенная бетонными плитами, серая лента шоссе. Бетонка являлась единственной приметой продолжения организованной жизни, звала и влекла к своей истоптанной и выщербленной тасячами армейских сапог, сотнями танковых траков и автомобильных покрышек груди. Мы ступили на нее и сделали первый шаг…

* * *

Чистенький защитного цвета газик обогнал было коротенькую цепочку навьюченных чемоданами офицериков, но вовремя притормозил и съехал на обочину. Из машины вышел подполковник. Три лейтенанта скинули чемоданы на землю и представились старшему по званию. Оказалось, что это и есть наш будущий командир. Подполковник был невысок ростом, полноват, с розовыми, гладкими щеками, носом картошкой, голубыми, хитроватыми глазками под черными бровями и гладко зачесанными назад редкими волосами над загорелым круглым лбом. Не чинясь, но и без наигранной фамильярности он предложил сложить в машину чемоданы и постараться втиснуться самим. Опытным глазом командир сразу оценил, что и чемоданы, и сами доставшиеся ему лейтенанты достаточно худы и способны на сей подвиг.

* * *

Побежали, заспешили заполненые службой дни. Командир изучал новичков, мы постепеннно узнавали больше о людях с которыми выпало служить, летать, делить радости и невзгоды военной жизни.

Командир оказался исключительно немногословен. Так уж сложилась его судьба, что не пришлось заканчивать высшее училище, тем более Академию. От природы награжденный крепкой памятью, простым восприятием жизни и неспешным крестьянским умом, белорусский парень двигаясь медленно но верно, достиг своего предела по службе. Прекрасно отдавая себе отчет, что дальше без белого поплавка ходу нет, спокойно делал дело, не гоношась, не лебезя перед вышестоящими. Соответсвенно, не терроризировал, не задалбливал по пустякам подчиненных. Уважал труженников — офицеров, прапорщиков и солдат, ценя их по мастерству, умению, желанию работать, учиться новому — словом по профессионализму.

Бездельников и лентяев в погонах, от которых по разным причинам не мог избавиться, просто не замечал, нагло игнорировал и общался с ними исключительно в силу только чрезвычайных обстоятельств. Чаще всего негласно передавая их должностные обязанности подчиненным офицерам, а то и просто добросовестным старшинам и сержантам срочной службы. Эти люди, при любом раскладе, оказывались действительными исполнителями командирских решений. Интересно, что ни один бездельник, не обиделся на подобное разделение должностных функций. Все они спокойно продолжали получать свое заслуженное довольствие и пользоваться благами тихой жизни степенно покуривая на диванчике в штабном домике. Одно но — если приключался какой конфуз, то втык полной мерой получал бедолага бездельник, а не реально замещающий его исполнитель.

Командир много летал сам и давал летать другим. Конечно только тем, кто умел, а главное хотел летать. Любил вывозить молодых и с первого полета безошибочно определял станет или нет настоящим вертолетчиком зеленый лейтенант. Как правило его прогнозы были безупречны.

Замполитов и контриков подполковник на дух не переносил, да видать немного побаивался, посему старался, по-возможности, избегать. Службу нес не в теплом штабном кабинете, а на свежем воздухе аэродрома, в ангарах, в ремонтных мастерских. Тянул свою лямку честно и того же требовал от других, не больше, но и не меньше.

Служба подполковника проходила по дальним гарнизонам. Нигде командир не сачковал, налегая на хомут всей силой без остатка. Знали военные люди, что было за его плечами разное — подвиги, передряги, аварийные посадки, спасение людей. Хватанул он горячего изрядно, дела за ним числились громкие, но многие будут его помнить совсем за другое — за непоказушную заботу о солдатах.

Кто справлял нужду, выскочив ночью из теплой казармы в дощатый солдатский нужник при сорокашестиградусном по Цельсию морозе, тот поймет меня. Только он оценит подвиг командира, выбившего у начальства разрешение перестроить часть казармы под теплый солдатский туалет. Не вызывало у знающих его людей удивление и то, как подполковник лично, многократно присаживался и примеривался при проэктировании гальюна. Довел до каления казенного прораба, но сократил в результате своих экспериментов число посадочных мест, за счет расширения оных и возведения перегородок между очками.

— Солдат, — сказал он, — хоть здесь должен отдохнуть от общения с себе подобными зверями.

* * *

Время начала службы выпало нам тревожное. В семидесяти километрах от взлетной полосы лежала граница, отделяющая советскую страну от многолюдья малорослых, непонятных человечков в одинаковой синей или зеленоватой унифицированной одежде. Странные, безликие существа судорожно сжимали в правой руке маленькую красную книжечку нелепых цитат толстомордого живого божества. Время от времени, по команде китайского политработника, руки дружно взметались к небу, а на наши головы обрушивался очередной поток проклятий и ругательств.

Вещающие из-за границы радиостанции соблазняли советских ревизионистов полным котелком рисовой каши и кружкой сладкого чая, передавая это идиотское предложение на полном серьезе в перерывах бесконечных революционных опер. На наших глазах толпы унифицированных людей гонялись за воробьями, другие толпы — месили глину, третьи — лили чугун в домашних доменных печечках. Для поддержания жизни соседей в тонусе, переодически через границу пытались прорваться тренированные, выносливые диверсионные группы, иногда крупные, чаще — в несколько человек. Отлично вооруженные, злые, жилистые, голодные, фанатичные террористы, способные за ночь пробежать, навьюченные поклажей и оружием, до сорока километров. Шла Великая Культурная Революция Китайской Народной Республики.

Совесткая граница была прикрыта системой укрепрайонов, минных полей, вкопанными по башни танками ИС-3 выпуска конца второй мировой войны. Наклепанные Сталиным про запас и бесконечно устаревшие во времена Брежнева танки, лишенные двигателей, бетонировали, создавая узлы обороны. Подпиралась граница десятками развернутых и кадрированных, танковых и мотострелковых дивизий, эскадрильяими вертолетов, штурмовиков, истребителей и бомберов, системой складов, баз и трубопроводов.

Защищать и охранять было что. Олово, золото, хром, никель, руды, уголь — всё хранила забайкальская, неприметная и неприветливая с виду земля, покрытая панцирями мерзлоты и коварными топями солончаков.

* * *

Поднятый по тревоге наш вертолет обвешанный ПТУРСами, с полным боезапасом, завис, прикрывшись сопкой. Всматриваясь в изгиб дороги мы караулили похищенный диверсионной группой из ангара БМП последней модели. Нигде еще не виданный, никому не проданный, секретный, вооруженный зенитным ракетным комплексом. С полным боекомплектом. Угнавшая боевую машину группа с боем прорывалась на ту сторону. Трофей очень ждали за границей, поэтому обещано было много и прорыв был дерзкий и кровавый.

Расшвыряв огнем пушки и пулеметов, пытавшихся остановить его мотострелков, подбив погодя настигавшие его БТРы, БМП рвался за реку. Те, кто в нем сидел, ощущали силу и мощь новой машины, были готовы сразиться с нашими устаревшими вертушками, защищенными не броней, а тонким дюралем, вооруженными ПТУРСами, предназначенными для поражения тихоходных, послевоенного образца китайских танков. Теперь вертолету противостояла скростной как легковушка, маневренная, ощетинившаяся стволами и ракетами машина нового поколения, управляемая решительными, готовыми на все профессионалами. Люди рискнувшие похитить БМП, понимали, что их ждет в случае неудачи, как по ту, так и по эту сторону границы. А главное были фанатиками, воспитанными Великим Кормчим.