Глафира - Алексей Александрович Провоторов

class="p1">Северин повернулся и побежал, в проём, по чёрной кровавой плесени, по стеклянистым лужам, пятнавшим коридор, к машинному отделению.

Следующую дверь была открыта, но, когда он утопил кнопку, пневматика сработала как надо, хоть и медленно. Дверь закрылась за ним, и он повернул рукоять запора.

Ещё один тамбур. Запереть. Ещё.

Вокруг была темнота. Синий фонарь остался где-то там, налобный елозил по металлу стен, освещая только пятно перед лицом, но не помещение.

Теперь он находился в небольшом отсеке у перехода к машинному залу. Здесь стоял страшный, орущий шум.

Его бил озноб. Он постоял минуту и включил рацию, наконец сообразив, что давным-давно мигает диод вызова.

В эфире царила тишина.

— «А… Арвид»? — спросил Северин чужим сухим голосом. — «Арвид, приём».

— Сева, как слышно, что там у…

— Тварь! — сиплый крик Северина тонул в тишине, как будто на той стороне не было никакого собеседника. — Кто ты такой?

— Эй…

— Тварь!

— Сева, подожди… У нас уже всё в порядке. Возвращайтесь на корабль и выметаемся.

— Заткнитесь все. — Женский голос на волне «Арвида» звучал чисто, с чуть заметным металлическим отливом.

— Кто здесь? — голос с «Арвида».

— Заткнитесь все, я сказала. У меня мало времени. — Слышно было, что женщина безмерно устала, но тон не терпел возражений. — А баллоны я в одиночку, к сожалению, не переподсоединю.

— Эй, парни, я не знаю, кто у нас ещё в эфире, но на «Ермиле», вообще-то, не выжил никто.

— А на «Арвиде»? — тихо спросил Северин. — Потому что у нас тоже не выжил никто.

— Сева…

— Отключите, мать вашу, корабль с эфира. Это не люди. Слушать сюда, пока я не сдохла.

Северин вырубил «Арвид», не раздумывая.

— Я офицер связи челнока «Ермил». Пока эта тварь не нашла мою частоту, я могу говорить. На армейской оно транслирует лишь шум. Я влезла на ту, по которой оно имитировало твой «Армадилл» или как его там.

— «Арвид»… А ты как выжила, офицер?

— Просто. У меня аллергия на очиститель в фильтрах, и я использовала только баллоны. Остальные превратились в корм.

Северин подумал, а не сесть ли ему в уголке у стены. Ноги держали плохо, палуба накренилась совсем уж сильно.

— В корм?..

— Ну да. Центральная тварь их жрёт, если ты не знал. Оно превращает людей в это только затем, чтобы пища сама к нему пришла. Такой вот цикл. Эти уроды не разумные. Тупые, но сильные. Кроме одного, и он не тупой.

— Откуда ты…

— Из записей «Глафиры», конечно. Я сейчас на центральном терминале, у него свои батареи, и я кое-что нашла. Слушай. Воздуха у меня на несколько минут. У тебя есть вопросы?

— Почему «Глафира» не попала в солнечную систему?..

— Попала. Это и была солнечная система, Северин, или кто ты там. Запись экипажа должна была сообщить, что Земли больше нет, Северин, а Марс, Северин, — она произносила его имя зло, с нажимом, словно вколачивая гвозди, чтобы разговор не распался, потому что голос её начал дрожать, — а Марс захвачен этим.

Офицер замолчала, Северин тоже не мог ничего вымолвить.

— Но тварь наломала сигнал, — женщина продолжила говорить, хотя было слышно, что ей не хватает дыхания, — и вместо того, чтоб держаться от корабля подальше и позволить ему рухнуть на Таглу-6, мы припёрлись сюда. А теперь у меня сломана рука, баллоны я поменять не в состоянии, и поэтому отбой, пока я не начала задыхаться в прямом эфире.

Связь прекратилась.

Северин молчал, тупо, тяжело. Внутри как будто зажгли кусок резины — душно, ядовито и непереносимо. Язык во рту мешал, слюна стала кислым клеем. Он не понимал сейчас уже почти ничего. Кроме того, что руки его дрожат.

Тошнота поднялась от колен, прошла от сгибов локтей непередаваемым, отвратительным чувством. Северин тихонько заскулил.

Земли больше нет, подумал он, и эта мысль оказалась единственной в его пустом, тёмном, усталом и задымлённом сознании. Нет. Есть эти. А десяти миллиардов человек больше нет.

Он и не надеялся когда-то увидеть Землю, но… Он всегда знал, что она есть. Человечество есть. Сияющий центр цивилизации.

А теперь… Оно здесь. Только здесь? А другие колонии? Где гарантия, что они избежали этого?

Он не хотел ни о чём думать. Он устал, ему было душно. Жгло и крутило где-то внутри, скафандр давил невыносимой теснотой.

Он вызвал офицера снова. Я не даю ей побыть в гордом смертельном одиночестве, подумал он. И не дам. Центральный терминал на таких грузовиках выше машинного отделения, говорила Оксана, и чуть дальше от кормы. Оксана… Её он потерял. Всех потерял. И теперь цеплялся за голос офицера, не в силах думать о том, чтобы потерять и это тоже.

— Да? — шум на линии. — Чшшш ты хшешь? Отнять у шшшня остатки воздуха?

— Я иду к тебе. Ты над машинным? Терминал там?

— Нет, оставь меня в покое! Возвращайся на корабль! Если он не выманил их, ты ещё можешь вернуться! Он говорит на их частоте, их голосом, но сам-то он лежит!

— Скажи, там ты или нет?

— Да какая тебе разница! У меня кончается кислород, убирайся на корабль! Ты не пройдёшь машинное, дебил, он же там!

— Это не ты? Это уже не ты?.. Тварь, куда ты дел её! — Северин заорал так, что зарезонировал металл в шлеме.

— Сшшшшшш чшшш иииииия!

Он побежал по коридору. Сейчас. Сейчас. Распахнув дверь в машинное, он побежал по металлической лестнице вниз и тут же запнулся.

Увидел это и застонал.

Огромное, складчатое существо обернулось вокруг громадной, как пятиэтажный дом, силовой установки, тело его затекало в сочленения деталей, в рёбра охлаждающих установок. Горбатый, чем-то похожий на древнего ящера, силуэт касался сводов машинного отсека; каждая, казалось, труба, каждый провод был обвит какой-то органической плетью. Дырчатая серая голова твари, вытянутая в неимоверно длинный, отвратительно мягкий на вид хобот, чуть вибрировала. Было жарко. Силовая установка гудела, тварь ворчала, словно в забытьи, и глухо мычала. Серая, чёрная, липкая, полосатая. Весь пол внизу был залит бурым месивом; путь вдоль машинного проходил прямо под желейным боком этой отвратительной твари — настилы и мостики верхнего уровня выгнулись, вросли в спину, утонули в теле гигантского урода. Разумного урода. Северин не мог сложит в голове картинку, осознать его форму. От вида твари у него болели не только глаза, но, казалось, всё тело. Словно зрелище было стеной, на которую он налетел с размаху.

Северин побежал, поскальзываясь на каждом шагу. Он бежал, насколько вообще мог бежать в скафандре, вдоль угла, одной ногой наступая на пол, а другой на стену —